Без Отечества…

— Британцев же с англичанами… — он прервался, чтобы затушить папиросу и закурить новую, — всего полторы тысячи десанта, да восставших эсеров с полтысячи. Но нет… струсили. Город попытались поднять, но чёрта с два! Так и бежали[92]…

— Радоваться бы, — усмехаясь, повторил он, — так не получается! Союзнички, мать их за ногу, ничуть не скрываясь, строят на Севере клиентское государство[93], и, веришь ли, вот вообще никого и ничего не стесняются!

— А что Чайковский[94]? — поинтересовался я, предугадывая ответ.

— А ничего, — Илья скривил рот, — формально во главе, а так… Николай Васильевич нужен был, чтобы народ против большевиков поднять, ну и работу наладить. А потом…

Снова усмешка.

— … подвинули. С-союзнички… Николай Васильевич неудобен для тех, кто строит клиентское государство, а вот генерал Миллер оказался для них находкой.

— Да? — искренне удивился я, — Не ожидал! А казался порядочным человеком. Ну… насколько могут быть порядочными царские офицеры.

— Порядочный… — засмеялся Левин, вытирая платком выступившие слёзы, — ох-х!

— Настроения у него имперские, это да, — отсмеявшись, согласился Илья, — хотя вовсе уж ярым сторонником монархии его не назовёшь.

— И всё же, — не отступаю я, — насколько помню, Миллер выступал против идеи заручиться помощью национальных окраин в обмен на признание независимости, и вдруг такое!

— Что есть, — пожал плечами Илья и усмехнулся зло, — наверное, сладкий пряник понюхать дали!

— Наверное, — соглашаюсь задумчиво, пытаясь сообразить, как это отразится на раскладах в целом.

— Ты нужен нам, Алексей, — сказал Левин, не мигаючи глядя на меня, — Ты нужен в России! Приезжай!

Затягиваюсь, не поворачивая головы…

— Приезжай, Алексей! — Илья настойчив, — Ты нужен нам, нужен России! Тебя слушают! Ты яркий, харизматичный… приезжай!

— Меня слушают, пока я здесь, — усмехаюсь я, поворачивая голову и бестрепетно встречая взгляд Левина, — Пока я в Париже, пока моё имя на слуху у французской прессы — меня слышат и слушают. Стоит мне приехать… Неделя? Две?

— Ты не прав, Алексей, — выдохнул приятель, — не прав! Но даже если и так… что с того?! Сейчас в России шаткое равновесие, и ты можешь… а значить — должен! Должен, понимаешь? Должен бросить всё, чтобы весы качнулись на нашу сторону!

— Нет, — коротко роняю я, и Илья будто врезается в стену.

— Так, значит… — шепчет он.

— Так, — киваю я.

— Прощай, — холодно бросил приятель… хотя какой он теперь приятель?! Хорошо, если не враг…

… и ушёл, не оглядываясь.

Некоторое время я глядел ему вслед, а потом, криво усмехнувшись, затушил тлеющую между пальцев папиросу и ушёл. На душе погано, но…

… я знаю, что я поступил правильно! Ведь так, верно?!

На душе скверно, как не было, наверное, никогда в жизни. Ощущаю себя так паршиво, что порой хочется шагнуть в окно и…

… останавливает лишь то, что квартира Анны недостаточно высоко. А потом я собираюсь с душевными силами и снова — размышляю, пишу заметки в полудюжине толстых тетрадей, сверяюсь с книгами и справочниками, листаю газеты и делаю всё то, что называется аналитикой.

Как умею… Постоянно жалею, что не интересовался раньше, в той жизни, ни социологией, ни политологией, ни собственно политикой.

Остро не хватает понимания сути, и ах, как мне не хватает возможности выстраивать размышления, опираясь хоть на какие-то аналогии… Да чёрт подери, если б я в прошлой жизни чуть больше интересовался социальными науками! А история?

Разбирая кризисы прошлого, можно немало понять в настоящем. А сейчас, так выходит, я трачу драгоценное время, изобретая даже не велосипед, а… каменный топор, наверное!

Размышляю, пишу заметки и статьи, встречаюсь с репортёрами, французскими и российскими политиками, общественными деятелями, промышленниками и банкирами. Контакты, чёрт бы их подрал…

Больше всего моя жизнь сейчас походит на попытку выбраться из топкого болота, когда уже виднеется спасительный берег, и отчаянно хочется, презрев все опасности, побрести туда напрямки, понадеявшись на толстую слегу и извечный авось.

Уже сгущаются сумерки, опускается на землю ночная мгла, и времени остаётся всё меньше. Сцепив до боли зубы, нащупываю слегой путь, надеюсь успеть до темноты и всё вглядываюсь в виднеющийся берег…

… успею ли? Быть может, действительно — напрямки, наваливаясь грудью на кочки, подтягиваясь вперёд с помощью слеги, ползти вперёд, к ясно видимому берегу?!

— Да чтоб тебя… — сдавленно прошипел я, встряхивая головой и пытаясь выбросить из головы все эти, чёрт бы их подрал, поэтические метафоры, и просто работать! Не вышло…

— Ладно, — со вздохом постановил я, откладывая тетрадки и вставая с дивана, — кофе!

Прислушавшись к организму, неуверенно добавил:

— И пожрать чего-нибудь…

Пошарив на кухне, нарезал себе на тарелку сыров и копчений по чуть и налил бокал вина.

— Хм…

… и подхватил бутылку с собой.

Усевшись на подоконнике, поставил рядом тарелку и вино, я замер, бездумно глядя на город. Там, внизу, протекает обычная, обыденная жизнь обывателей, мирная… и не то чтобы беззаботная, но — безопасная. Жизнь, какая она и должна быть…