Без покаяния

Жигалов-то не простой у Гришки шестерик. Его кум Пустоваленко через начальника Кремнёва незаметным образом подсадил к Гришке, вроде как в дневальные, а на самом деле — подзыривать и стучать оперу за это теплое место. Через стукачей они, оперы, и сеют разумное, доброе, вечное…

Конечно, Михайлин в этом смысле и сам не свят, захаживает по ночам к оперу, но чего не надо — ни в жисть не скажет. Нарядчики, они тоже себе цену знают, эта должность на умного и крепкого лба. Но зато кум за нарядчиком тоже пуще глаза смотрит. Как бы не выписал кому досрочное освобождение или чего-нибудь подобное! Короче, живут эти лагерные придурки и начальство — как пауки в банке… А Гришка — битый, понимает, зачем к нему подсадили Жигалова. Ему только повод был нужен, чтобы отделаться от курвы. И опять Ленька ему помог в этой сложной обстановке…

Не пропадет теперь Ленька!

А ты, сволочь, стой раком, грызи ночной ледок у Гришкиного порога, жди, пока оперсос приедет да в новую пакость втравит по-свойски! Рыбак рыбака, гады!

Кинулся Ленька в ППЧ. Толик, тот все сделает. Авансом горбушку менять, конечно, не положено, но он и не такие дела обрабатывал! За что его блатные человеком считают — рискует он собой каждодневно, хотя и закоренелый политик, «фашист». Когда прораба заменял, самые большие горбушки выводил. Придет на карьер в сорокаградусный мороз, а там все у костра жмутся: какая работа, когда железные ломы от мороза аж белые! Ну, посидит с бригадиром у костра, что-то прикинет, и — всем горбушка обеспечена. Всем по сто двадцать процентов, чтоб не подохли. А то ведь подохнут, а работать в карьере и завтра надо. А откуда проценты брать — это его дело. Король туфты!

Из-за Толика у блатных даже большой хурал заседал, высший орган. Из-за него и Сашки Седого, по фамилии Надеждин, нынешнего Ленькиного бригадира.

Вкалывал в прошлом году Сашка на трассе как проклятый. У воров, в связи с войной, только что новое постановление вышло: работать. А то нельзя было. И вот этот Сашка вкалывал так, что дым шел. Летом — без рубахи, а зимой в одной гимнастерке и без рукавиц. Совковая лопата при нем — как игрушка! А сам — красюк, сволочь, прямо бубновый налет! Ну, Толик, известное дело, интеллигенция! — станет, бывало, разинув рот, и смотрит, как у того здорово руки и ноги пляшут. За что ни возьмется — рекордист! Стоял-стоял Толик и говорит как-то:

— А что, Сашка, долго ли протянешь так? Становись хотя бригадиром, что ли. Все пеньки в Коми-республике один хрен не перекорчуешь. А люди тебя, как я гляжу, уважают!

Сказал, конечно, сдуру, по-фраерски. Сашка так и присел.

— Да ты что! — орет. — Ты знаешь, что за это бывает?

Бригадиром вору нельзя, это дело — сучье.

Но Толик не растерялся, у него тоже немалый авторитет вырос за время прорабства.

— Ты потолкуй с ребятами, — предлагает. — В порядке исключения.

И вот заседал большой хурал на третьих юрсах[9] у железной трубы и единогласно решил, что Сашке можно временно быть бригадиром, не нарушая прав, в законе, пока Толик тут…

Ну, а «фашисту» этому Сашка тоже потом пригодился!

Осенью из Поселка ревизия нагрянула. Обнаружили там, в орсе, будто на штрафняке очень много стахановских пайков. Через край. Пришли под конвоем два голодных бухгалтера ковыряться в документах и при них вольный инспектор пьяненький.

Толик позвал в кабинку Седого. «Нужно, — говорит, — срочно костюм новый и хромовые сапоги-прохоря, в интересах дела». Седой навострился сразу, как собака-ищейка: «Лепёху (то есть костюм) какого цвету?»

Это ж надо, подумать только! Лагпункт № 35 зарылся в снег в четырех верстах от Поселка и в десяти — от города. Нигде никакого просвета с барахлом, все давно повыношено, перепродано, никакой вольной тряпки в радиусе десятка верст! А Седой: «Лепёху — какого цвету?»

— Да любого, — смеется Толик. — Эта братия все берет!

Ревизия та ничего плохого не обнаружила. Наоборот. Записали в акт, что на штрафном у Кремнёва хорошо поставлена массовая работа с людьми, из-за этого, мол, и выработка высокая. Чин чинарем!

После уж Ленька интересовался, откуда лепеху и прохоря в одни сутки достали. Под большим секретом узнал: блатные собрали три тыщи, договорились вечером со стрелком-вахтером за пятьсот рублей, он утром мотнул в город на Первый ОЛП, на пересылку, где вольное барахло в обороте. Ну, отдал деньги кому положено, и ему выдали сверток. И все. Дело-то немудреное, все заключается в прочной связи между массами…

Сказать по правде, неплохие люди все кругом. И Драшпуль лишний раз не ударит, и Седой — неплохой бригадир, лишнего пахать не заставит, и Толик завсегда к восьмидесяти процентам еще двадцать — тридцать недостающих припишет. Тогда почему же дошел Ленька Сенюткин, брянский волк?