Я закатываю глаза и качаю головой, но все же улыбаюсь, когда проносятся мысли о том, как долго Марку пришлось бы надевать на меня одежду и насколько было бы веселее, если бы вместо этого я снимала ее с него. Но эти счастливые мысли постоянно прерываются отвратительными вспышками воспоминаний, которые периодически вырываются из потаенных уголков моего сознания. Я не могу контролировать их появление, как и не могу подавлять их.
Они возникают не в хронологической последовательности. Горит яркий свет: неоновые лампы светят мне прямо в лицо столь ярко, что глазам становится больно. Рядом со мной стоит стройная седовласая женщина. Она протягивает мне пластиковый стаканчик с водой, такие обычно бывают в кулерах для воды в комнатах ожидания. Я беру его в руки, но не отпиваю из него.
Я занята тем, что наблюдаю за пожилым мужчиной в отдалении. Он кажется мне странно знакомым: наверняка это друг или бывший коллега. Он стоит ко мне спиной, но я узнаю его телосложение. Я перебираю воспоминания в попытках воскресить в памяти его лицо, но мой разум чист. Он разговаривает с молодой светловолосой женщиной, которая, кажется, плачет. Ее я тоже узнаю, но она дрожит всем телом, и это не дает мне увидеть ее лицо. Я едва замечаю жалкую фигуру красивого мужчины, стоящего рядом с ней. Он тоже расстроен, но у него лучше получается скрывать свои чувства.
Седовласая женщина продолжает говорить со мной, но я не могу оторвать взгляда от знакомых людей, стоящих в конце коридора. Я не слушаю, что она мне говорит. Рядом со мной стоит Марк. Он очень сосредоточен, это видно по его лицу. Он всегда крепко сжимает губы, когда внимательно прислушивается к чему-то. Я нахожу эту привычку очень милой.
Я замечаю, что его губы начинают дрожать мелкой дрожью, он мотает головой. Он мотает головой изо всех сил. Его дыхание убыстряется, а по покрасневшим щекам начинают течь слезы. Черт побери, почему я не слушала? Чем отчаяннее я прислушиваюсь к тому, что говорят, тем сложнее мне разобрать слова. Мир тонет в посторонних шумах – отчетливый звон чайных чашек в буфете и отдаленный крик младенцев звенят у меня в ушах.
Я внезапно чувствую пронизывающую боль в груди. Мои ребра так сильно трещат с каждым вздохом, что я начинаю бояться, что они треснут. Внезапно чашки больше не звенят, младенцы замолкают, и остается только один-единственный звук – сухой, пронзительный крик. И я узнаю этот крик. Низкий, полный страданий и душераздирающий. Его издаю я. «Нет, прошу, о боже, нет!» – кричу я.
Я изо всех сил пытаюсь понять, что мне говорят. Это нечто столь ужасное, что я уже не могу контролировать свой разум. Я чувствую боль в коленях, замирая на месте, и не могу пошевелиться.