Без Поводыря

— А то, твое благородие! Ты вот годами молод еще, высоко взлететь еще можешь, коли Бог не выдаст. Вот в высокие чины выйдешь, тоды и припомни что скажу! Никак не может быть двух начальников! У их ведь, у высокородных, как? Скажет кто, к примеру — Лерхов — и людишки уже знают — ага, генерал. Важная птица! С цесаревичем дружбу водит. К царю на охоты ездил. Сам Асташев с ним первый здоровкается. А ежели скажут теперь — Родзянко? И начнет народишко болтать — кто да какой, мол? Тот, что Павлович, али Васильевич? А иные, кто, так и перепутать могут… Бумаги, опять же…

— Бумаги?

— Ну да. Начертит начальник‑то новый имечко свое на бумаге, а люди и ну давай затылки чесать. Кто из них написал? Тот, что старый, по правлению чиновник, или новый — который наиглавнейший начальник? Вот и выходит, твое благородие, что надобно нашему‑то Родзянке, пока новый не прибыл, выписываться куда–нито… Иначе, могут так заслать, что жизни не рад будешь.

— Так, а куда же немчик делся? — вдруг заинтересовался Рашит и оскалился, не забыв мне подмигнуть.

— А кто иво знат, — развел руками говорливый дядька. — Может сызнова на Алтай убег, а может и в Рассею, к Государю на тезоименитство. А или еще, как бабы на сенном рынке болтают… Ведомо же тебе, твое благородие, подиткось, что у Лерхова нашего рука легкая? К чему ни прикоснется, все деньгу приносить начинает. Нашенскому вон хозяину, Евграфке Кухтерину, двух коней подарил, так тот глядиткось как плечи расправил. Таких караванов, вроде нашего, у него, считай уже с полдюжины! Нестеровский, старый судья, сиднем бы сидел в своем Каинске, коли немчик его на копи каменные не подбил. Теперя как сыр в масле катается! И иные, кто в бывшим начальником что затеять успели — поди, не жалуются. Вот бабы и болтают — будто руду золотую наш немчик нашел. Сказывают, Господь его силой такой наделил — ткнет пальцем в землю и командует — ройте, мол. Роют, и точно! То железо, то уголь, то еще чего доброго отыщут. Ныне, вот, значится, за золото принялся. То‑то Асташев, как Лерхов‑то пропал, с лица совсем спал. Волнуется, значит.

— Значит, точно ничего не известно?

— А нам кто доложит? — загоготали мужики. — Чай пес‑то Лерховский, Карбышев который, и важным господам ничего не говорит. А нам и подавно.

— Почему пес? — удивился я.

— Рычит, и хозяйскую избу сторожит. Кто же он еще? Пес и есть… Давайте на боковую уже. Завтрева с рассветом двинем. Путь далек…

Глава 3 - Черный снег

Острог стоял на высоком, западном берегу, речки Анжеры, слева от дороги. Невысокий бревенчатый забор, пара срубов, выполняющих роль дозорных вышек, и тесный лабиринт низких, вкопанных в землю, бараков. Шахту, где работали заключенные, с просеки было не разглядеть.

— Третья‑то? Она там, ниже по реке, — охотно пояснил говорливый мужичок, на чьих санях я, устав от жесткого седла, располагался.

— А всего шахт сколько? — решил все‑таки уточнить я.

— Три. Сколь же им быть? В энтой вот каторжане роются. А две другие, — он махнул рукой вперед. — Там. До них еще верст десять. Да ты не журись, твое благородие. Седня‑то уж точно в баньке попаримся, и на полатях отоспимся.

Над острогом расплывался в неопрятный блин сизый дым из многочисленных печных труб. На дозорных башнях блестели штыки конвойных. Но если бы не серый, припорошенный толи сажей, толи пылью снег с контрастной белой дорогой, могло бы показаться, что в лесном форте никого кроме солдат и нет.

— А этим кто возит?

— Так мы и возим. Только редко. Душегубы‑то к худому делу привычные, а в норах каменных работать не могут. С артельных мы почитай четыре раза короба забираем, а с энтих — только раз.

Подумал, что нужно обязательно встретиться с местным управляющим. Узнать — отрабатывают ли кандальники хотя бы те расходы, что несет на их содержание наша со старым судьей компания. Ну и принять меры, конечно.

Никакой жалости я к заключенным не испытывал. Ни в той жизни, ни в этой. В юности, как все дети городских окраин, брякал какие‑то нескладные тюремные баллады на гитаре, мог сносно говорить на фене, и имел представление о воровских понятиях. Но, тем не менее, всегда отлично себе представлял — кто именно сидит за двумя рядами высоченных заборов. Воры, мошенники и убийцы! Допускаю, что какая‑то часть из них — совершенно невинны, и попали за решетку «благодаря» несчастливому стечению обстоятельств, или даже и по злому умыслу. Но ведь этих несчастных считанные единицы! А остальные — не более чем озлобленные на весь мир, готовые в любой момент переступить черту, люди. И ни о какой воровской романтике тут и речи быть не может. Я, простите великодушно, не верю, что зарезавший подельника во время дележа украденного — рыцарь без страха и упрека.