Без Поводыря

— Вот–вот. Эти убеленные сединами приверженцы традиций могут нас не понять. Станут еще болтать… А кто‑то ведь и станет слушать…

— Володя? Рескрипт, — тихо, будто бы чтоб не помешать супругу, попросила Дагмар у адъютанта.

— А вот это, — протягивая руку в сторону князя, мигом сориентировался Великий князь. — Действительно подарок.

— Что это? — щурясь, как слепец, пытался разглядеть я плывущие перед глазами буквы. — Простите, Ваше высочество. Потрясение столь сильно… И доктор… Он пока запрещает мне читать.

— Позвольте мне? — жалобно попросил, выглянув из‑за широких плеч Барятынского, Миша Карбышев.

— Да–да. Прочти, пожалуйста.

Секретарь осторожно, как величайшую ценность, кончиками пальцев, принял документ, украшенный императорской печатью, прокашлялся и замер, побледнев. Его брови взлетели так, словно бы он увидел в тексте царского повеления вынесенный ему лично смертный приговор.

— Герман Густавович, — почему‑то шепотом, наконец, сказал он. — Здесь сказано, что наш Государь Император, Александр Второй Освободитель, сим дозволяет акционерному обществу «Западносибирская железная дорога» начать строительство согласно проведенных изысканий. И повелевает: «проложить путь железный, со станциями от четвертого до первого класса, на всем протяжении из Красноярска, до Тюмени, с заходом в виднейшие города и поселения».

— Наш Государь, Миша, — безуспешно пытаясь унять бьющееся, как дикая птица в клетке, сердце, выговорил я. — Весьма разумен и мудр. Это поистине судьбоносное для востока страны решение! Начало великого, транссибирского пути, который свяжет два великих океана!

— Ха! Нихренаж себе… — выдохнул, под дружный хохот всех моих гостей, бравый Владимир Барятынский.

— А я вам говорил, Володя. Дайте этому Лерхе палец, он непременно постарается откусить руку по локоть, — утирая слезы из уголка глаза, сквозь смех, выговорил Никса. — Погодите, наш Герман еще и в Пекин свою чугунку протянуть пожелает!

— Эх, — горько вздохнул я. — Ваши слова, Николай Александрович, да Богу в уши бы! Как было бы здорово…

Чем, естественно, вызвал новое обострение хорошего настроения у всех присутствующих. И пока гости смеялись, жестом подозвал растерянно выглядевшего Карбышева, и прошептал ему на ухо несколько слов. Тот аккуратно, как бомбу, положил царский рескрипт мне на одеяло, и вышел из спальни.

— Коли так, Ваше высочество, то и у меня будет вам подарок, — втиснулся я в первую же образовавшуюся паузу. — Только прежде, позвольте вопрос? Скажите, что теперь будет с горным правлением?

— Это вы к чему? — в один миг вернув серьезное выражение лица, нахмурился Николай.

— Я, Ваше Императорское высочество, желал бы видеть в вашем краю порядок и единообразие в управлении. В Томске, смею надеяться, уже удалось покончить с разного рода злоупотреблениями…

— Да–да. Этот ваш Фонд! Наслышан. И дозволяю расширить это благое начинание на прочие области и губернии наместничества. Подготовьте потребные документы, я подпишу.

— Это хорошо, — кивнул я. — Однако же, деятельность Барнаульских начальников…

— Летом там примется за работу особая сыскная команда. Жандармы и чины контрольной палаты. Вы довольны?

— И это хорошо, — вынужден был признать я, наблюдая, тем не менее, явное неудовольствие на лице начальства. — Значит, есть все‑таки шанс, что какая‑то часть горных инженеров окажется свободной от исправления должности гражданских чиновников.

— Вполне может статься, — не слишком, впрочем, решительно согласился царевич.

— Тогда мой подарок непременно окажется к месту, — разулыбался я. И Миша вернулся так вовремя!

— Вот мой ответный подарок, Николай Александрович, — указал я на серый неряшливый булыжник, который Карбышев пристроил у меня на постели.

— Что это? — даже слегка привстав от любопытства, удивленно спросила Дагмар.

— Это, Ваше высочество, серебряный самородок. В этом камне — не меньше трети чистого серебра. Изрядная часть свинца и меди, а остальное — пустая порода. И большая часть найденного моими людьми месторождения — необычайно, знаете ли, богатого — возлегает прямо на поверхности. Там даже слишком уж глубокие шахты рыть не придется.

— И сколько же, вы полагаете, можно там за год добывать?

— Думается мне, никак не меньше тысячи пудов уже очищенного металла. Предполагаю — даже существенно больше.

— По меньшей мере — миллион рублей, — кивнул цесаревич. Протянул руку и взял с одеяла камень. — Так вот о чем она говорила…

— Кто? — мне даже показалось, что я неверно его расслышал.

— Эта ваша… Сумасшедшая. Как ее там…

— Мы днями посещали Алексеевский монастырь, — от волнения в речи Дагмар прорезался резкий, скандинавский акцент. — И у входа нас остановила эта… женщина.

— Домна Карловна? — уже зная ответ, все‑таки спросил я. — Она вам что‑то подарила?

— Она сказала… Эта юродивая…

— Она говорит по–французски, — вскинув брови, перебил жену Никса. — Представляете! Нищенка совершенно легко говорит по–французски!

— И по–немецки, — обрадовал я его. — Она обычно что‑то дарит.

— Эта ваша…

— Домна Карловна, — напомнил я.