— И тем не менее, мне придется этим заниматься. Мой отец считал, будто жена должна уметь вести домашнее хозяйство. И что с того, что ваше, так сказать — собственность, рассыпана по всей стране?
— Иван Давидович образец отцовской мудрости, — ничуть не кривя душой, признал я. — И, коли вам это действительно интересно, был бы рад, если бы моими побочными делами занимался такой очаровательный комиссар. Тем более что, сам я, в силу своего возвращения на государственную службу, ими заниматься уже не должен.
— Кто же это делал, пока вы служили здешним начальником? — удивилась Надя. — Что же касаемо вашего возвращения, это мне уже известно. Сашенька Куракина уже успела мне все пересказать… вкратце. Вас можно поздравить с повышением в чине, Герман Густавович? Мой батюшка получил третий класс только на пятидесятый год беспорочной службы…
— Я слышал, что прежде чины давали менее охотно. Зато признайте, Наденька, Иван Давидович не обижен другими выражениями признания его заслуг. Я имею в виду ордена.
— Ну что вы, как маленький, — изогнула она губы в понимающей улыбке. — Вздумали с папой меряться заслугами? Оставьте. Ныне вам благоволит наследник Императорского престола, и ежели вы его не разочаруете, ваше будущее может вызывать только зависть иных, не таких активных и трудолюбивых господ. Однако, сударь, вы меня удивляете. Как же можно доверять ведение своих дел кому‑то иному? Это ведь, по меньшей мере, опасно…
— Вы хотели сказать — неумно?! — расшифровал я ее иносказания. — Я бы предложил вам, Надежда Ивановна отправиться моим поверенным к управляющему Томским Промышленным банком, господину Мартинсу, Гинтару Теодросовичу. Пока я в некотором роде отсутствовал в Томске, именно он занимался моими финансами, а теперь, я бы хотел, чтоб эту обязанность взяли на себя вы.
— Уместно ли будет…
— Ах, оставьте, Наденька, — поморщился я, верно ее поняв. Так‑то она конечно была права. Молодой, незамужней девушке отправиться в кабинет директора банка несколько неприлично. — Неужели вы думаете, я позволю вам ехать в логово этой акулы капитализма одной?! Конечно же, с вами будет…
— Как вы сказали? — вскинулась дочь грозного кригскомиссара в отставке, члена Военного Совета Империи. — Акула капитализма?
— Ну да. Именно так.
— Надо же, — покачала головой девушка. — Кто бы мог подумать! Никогда бы не поверила, если бы не слышала этого сама! Наш идеалист и реформатор, как оказалось, знаком с романами мистера Теккерея! Признаюсь, меня тоже восхитила уместность этого нового, им изобретенного, термина… У нас в вами, милый Герман, много больше общего, чем мне прежде казалось! И я несказанно этому рада. Было бы печально, волею родителя, выйти замуж за недалекого, ограниченного крючкотвора и интригана!
Мать моя — женщина! Это она была такого обо мне мнения? Ничего же себе! Я ее романтичной дуррой считал, а она меня тупым чинушей?! Да еще и интриганом, в придачу. Вот, блин, и поговорили.
А причем тут какой‑то мистер Теккерей я тогда и вовсе не понял. Так‑то имя вроде знакомое, где‑то, что‑то слышал. Но что этот американец наваял, чем знаменит — понятия не имел. И словечко это — «капитализм» — прежде считал изобретением герра Маркса. Блеснуть хотел удачным словосочетанием, а оно вон как вышло…
Благо продолжения темы не последовало. Надежда разложила реквизированные в кабинете бумаги поверх одеяла, уселась рядом, и стала с пристрастием меня допрашивать. Это что, и какова моя там доля. И где документ, который это мог бы подтвердить? Сколько у меня этого, сколько того, и как часто распределяется прибыль? Дотошная дамочка оказалась. Я уже и сомневаться стал — такой ли уж ее отец датчанин, как утверждает, и настолько ли ее мать обрусела, как это принято считать?!
Я рассказывал и объяснял. Мне и самому оказалось полезным напрячь память, и припомнить различные нюансы договоров с различными людьми. Девушка хихикала над моими, надеюсь действительно смешными, эпитетами моим деловым партнерам, но что‑то там себе помечать в блокноте не забывала.
Потом в спальню робко прокрался Миша, с известием, что прибыл господин Цыбульский, и просит его превосходительство уделить ему время. Велел переставить стулья и звать золотопромышленника. Знаете, как забавно было наблюдать осторожничающего в присутствии незнакомой девушки богача! Какие выверты Великого и Могучего звучали из его уст, в попытке завуалировать сведения, о которых черным по белому было написано в лежащих на коленях Наденьки бумагах! Я наслаждался! Имел же я право на маленькую месть людям, бросившим одинокого раненного, ради пышных церемоний встречи нового западносибирского наместника!
— Вот и думаю ныне, Ваше превосходительство, куда же мне теперича людишек‑то отправлять? Вроде и деньги на розыск есть, и горы Алтайские куда доступнее стали, а решиться не могу.
— Ну по Пуште пусть поищут, — с показным равнодушием выговорил я. — Речка такая есть. Кажется, в Лебядь впадает… И по Ямань–Садре еще. Это там же.