Без права на ошибку. Том 3 (СИ)

Но почему-то мне кажется, что тогда он говорил искренне. Я глубоко убеждена, что человек, победивший наркозависимость, может справится абсолютно со всем. Стоит только захотеть.

Только настрой падает с каждой проведенной в одиночестве минутой. Я нервно тереблю салфетку и наблюдаю, как небольшое кафе наполняется парочками. Время неумолимо движется вперед. Стрелки на огромных часах во всю стену достигают половины десятого, но Олег так и не появляется.

Просто не приходит, блядь. Не звонит, не пишет. Ничего.

«Может, что-то случилось?» — бьется в голове голос разума.

«Случилось», — победоносно хмыкает феминистка, вызывая стойкое чувство тошноты. — «„Медовый месяц“ кончился. Цикл завершился, Леночка. Здравствуй стадия „напряжение“. Жди обвинения во всех смертных грехах, дура ты неисправимая».

Я отмахиваюсь и тянусь к телефону. Обеспокоенно кручу в руках, но не набираю номер. Убедиться в том, что Олег в порядке, можно проще. Открываю нашу переписку в соцсети и наблюдаю светящийся значок «в сети».

— Ну давай же, пиши, — шепчу в экран с надеждой.

Нет ничего сложного позвонить, но я не хочу, чтобы очкастая дрянь в голове оказалась права. Олег придет, позвонит. Объяснит.

Он верит в мои чувства и любит меня. Не пытается прививать чувство вины. Не устраивает проверки излюбленным игнором…

Только сердце отчаянно скулит и грозится разойтись по шву, когда я в полночь покидаю уютное кафе одна.

Глава 30 Олег

Глава 30. Олег

Николай Игоревич Левицкий, он же Коля Левый, в девяностые личность спорная. Одни говорили о том, что Левицкий-старший исключительно шестерил у старого козла, другие — что он являлся чуть ли не ключевой фигурой в банде, чье название до нашего времени не сохранилось. Ему приписывали разбой, убийства и рэкет, но в конечном счете, Николаю Игоревичу не было предъявлено никаких обвинений.

Единственное, что известно достоверно — это то, что человек передо мной, лучший друг и давний партнер Лазарева-старшего.

И то, что он прекрасно знает, кто я такой.

Мы одни в просторной гостинной Левы. Сидим в широких креслах, которые понятия не имею, где Лева откопал. В который раз, поражаюсь, как ловко Сане удается создать нужную атмосферу в любом месте. Определенно, талант. Лева тонко чувствует пространство и умеет с помощью пары штрихов задать правильный лад.

Как бы я к нему не относился, но сегодня слишком благодарен.

Потому что окружающая обстановка расслабляет Николая Игоревича. Кто бы что не говорил, но он так и остался в девяностых. Его сын это понимает, как никто другой. Старый лис чувствует силу, и это играет мне на руку.

— Авраам должен был принести в жертву Исаака, своего сына, потому что так сказал Господь, — Николай Игоревич неторопливо крутит незажженную сигару в руке, пронзая ледяным взглядом стальных глаз. — Но чтобы наоборот, не припомню. Библию читал хоть раз?

— Читал, — утвердительно киваю, разглядывая абсолютно черное облачение седовласого отца Левы. — Ничего интересного для себя не нашел.

— Зря, — вздыхает и с удовольствием втягивает запах табака. — Вера, Олег, она в самые темные времена помогает.

— Как по мне, человек должен верить в первую очередь в себя, — пожимаю плечами и откидываюсь на спинку.

Кожаная обивка скрипит под моим весом, а чертов коньяк противно щекочет ноздри. Я держу его для вида, но зверь внутри принюхивается, готовясь набросится на приветливо выданное топливо.

«Сидеть», — скриплю про себя мысленный приказ.

Сегодня мы не пьем. Нужно успеть перевернуть переговоры в нужное русло и добраться до Лены.

Образ смеющейся жены моментально всплывает в памяти. Сердце наполняется теплом, а под ребрами дрожит от предвкушения маленький щенок. Едва ли не подпрыгивает в ожидании обещанной вкусности за верно выполненную команду.

— Ты, Олег, Иуда, — причмокивает и недовольно косит рот. — Продал тех, кто тебе дорог, за тридцать серебренников. А после еще и нарушил данное слово, — морщится брезгливо, будто заметил на крае бокала слизняка. — Не по понятиям, парень.

— А вы тогда кто?

— И я Иуда, — кивает, соглашаясь. — Женя мой крестник, я перед богом его держал. А на защиту не встал. Поэтому и сижу с тобой здесь. Вину хочу искупить. От души, Олег, понимаешь?

— Тогда в чем разница? — хмыкаю и растираю напряженные плечи.

— Я себя виню, парень. А ты пытаешься осудить Санька за свои грехи. Думаешь, так легче станет, — цыкает и вздыхает тяжело, будто двадцать километров пешком в гору поднимался. — Только раскаяние тебе поможет, Олег. Прощение.

— При все уважении, Николай Игоревич. Ублюдок последние десять лет методично избивал собственного сына. В чем я здесь виноват?

Улыбается. По-доброму так, что неловко становится. Внутри кипит, грозится вырваться наружу вмиг распалившийся вулкан, а он смотрит, будто насквозь видит. Аж в мозгу щекотно.

— Но мстишь то ты ему не за это, — склоняет голову к плечу и хитро щурится.