Без права на ошибку. Том 3 (СИ)

Мы живем с ними всего ничего, а это уже второй раз, когда Олег, никого не предупредив, не возвращается домой.

— Да, задержалась на работе, — пожимаю плечами и прошмыгиваю в просторный коридор. — Аврал. Период сложный. У Олега вообще завал полный, теть Тань.

Она делает вид, что поверила. Я делаю вид, что не обижена. Сплошной театр абсурда, а режиссер где-то бродит, оставив актеров одних топтать сцену. Повинуясь какому-то внутреннему настрою, мы обе перемещаемся на кухню. Просторную, но светлую и уютную. В ней царит минимализм, что странно, ведь тетя Таня — очень яркая женщина. Ее любовь к мелким деталям, различным побрякушкам, вазочкам и благовониям, которые без единой пылинке расставлены по разным комнатам, словно задохнулась и умерла в пустой гладкой кухне.

Никто не забыл чашку с торчащей из нее ложкой, не оставил лежащую доску. Но кроме любви к чистоте я подмечаю кое-что еще. Не видно ни чайника, ни солонки. Ни даже висящих на стене лопаточек. Вообще ничего. Это никогда не трогало меня, но сейчас я словно снова в наем с Олегом доме.

И от чего-то мне становится не уютно.

— Привычка, — внезапно задумчиво говорит она, проводя ладонью по пустой столешнице. — Знаешь, примета такая есть: оставленный на столе нож — к беде.

Замираю, пытаясь поймать в изумрудных радужках стальной холодный блеск. Он режет тонким лезвием, едва касаясь кожи. До мерзкого пощипывания, но не проникает внутрь. Такие царапины проявляются только если опустить руку в теплую воду и хорошенько там подержать.

Тень прошлого неуловима. Она гаснет, едва тетя Таня хлопает пушистыми ресницами и небрежно смахивает с высокого лба модную челку-шторку.

— Боже, боже, Аленушка! — взмахивает тонкими руками, на которых блестят неизменные браслеты. — А давай винца?

— А давайте, — моментально соглашаюсь.

Наш разговор перетекает в безопасное русло и, каким-то чудом, отвлекает от тревожных навязчивых мыслей. Я слушаю про Турцию, традиции, которыми пропиталась мать Олега. Про то что так и не смогло покорить сердце коренной сибирячки. Рассказ настолько яркий и захватывающий, что мы не успеваем следить не за временем.

Ни за количеством выпитого.

Что зря. Ибо трево, усталость и пропущенный обед вкупе с алкоголем — то еще месиво.

— Боже, Аленушка, а бодипозитив? — восклицает тетя Таня, когда нить диалога теряется и переходит в какое-то новое русло.

— Нет, я ничего не имею против, но ты видела? — искренне округляет глаза. — Откровенно скажу, что избавление от лишних килограммов — лучшее, что я сделала для себя, — смеется разомлевшая тетя Таня. — Хотя, ты не поймешь. Вон какая у нас тростиночка.

Мы давно перебрались в гостинную. Забрались с ногами на диван. Тетя Таня, облаченная в длинный элегантный синий халат навевающий какие-то восточные мотивы сидит, оперевшись на подголовник и зевает.

Рядом с ней тепло и спокойно. Будто у берега глубокой реки, рядом с которой потрескивает костер, а в воздухе витает аромат жареного зефира.

— Всю жизнь пухленькая была, колобок на ножках, — хихикает и шмыгает носом. — Когда Лежик родился, растащило в стороны. За питанием следить некогда, за гормонами тоже. Дети, Аленушка, такое счастье. Особенно, когда ты сама еще ребенок.

— Зато «молодая мама», — улыбаюсь и кружу блестящий бокал в руках. — Свои плюсы. И сын вырос, и есть время устроить личную жизнь.

— И минусы, — поджимает губы, а на щеках остаются грустные ямочки. — У меня же тоже свадьбы не было. С Костей в ЗАГС зашли, у него регистраторша знакомая печати поставила, и все. Шершнева.

— А почему?

— Ну на восьмом месяце особо не попрыгаешь, — отмахивается и морщится, маскируя какое-то вновь блеснувшее чувство. — Денег не было. Да и желания особо тоже. Ранние дети, — смаргивает какой-то туман и цепляет привычную маску веселости. — Боже, боже, Аленушка, а вы то когда?

— Не знаю, — отвечаю уклончиво. — Работы много…

Не могу врать. Сердце покрывает толстый слой льда. Он усыпан хрустящими трещинами, что при каждом шаге становятся только шире. Мучительно. Ранят тонкие сети сосудов и отбрасывают туда, где меня давно не было.

К маленькому мальчику, который уже мог родиться.

И, что самое ужасное, спустя время я понимаю, что так было нужно.

Отвратительное ощущение глобальной ошибки. Маленький ребенок просто уничтожил бы нас обоих и получил в подарок гору детских травм.

— Лен, он не плохой, — тихо и как-то болезненно шепчет тетя Таня. — Мудак, конечно, сыночка, тот еще, но не чудовище. Может плохо видно, но он правда старается.

— Не знаю, — выдыхаю с сомнением и сжимаю зудящие виски. — Не уверена…

— Поверь мне, — шипит хрипло и прочищает горло. — Я знаю, что происходит, когда он не борется. Прекрасно видела, на что способен его отец. Олег голову разобьет, но не станет таким, как он. Никогда.

— Мне казалось, что Олег достаточно тепло отзывается об отце…

Умолкаю, когда замечаю знакомый блеск в изумрудных радужках. Лихорадочный. Он идет откуда-то из глубин, трогая изумрудную поверхность разошедшейся волнами реки.