Без права на поражение (сборник)

поднялся навстречу, крепко подержал суетинскую руку и улыбнулся сдержанно.

— Вот, приехал,— сказал только.

— Что там про нас думают?

Дмитрий Николаевич сделал жест, который означает «верхи». В ответ Саломахин

шевельнул плечами:

— Ждут.

— Хы!..— вырвалось у Анатолия Моисеенко.— Мне бы такую заботу...

Василий Тихонович взглянул на него, но ничего не сказал. Не успел сказать.

В кабинет шумно ввалился Румянцев, как всегда потный даже при прохладной погоде, и,

конечно, возбужденный. Не ведая о субординации, начал с порога:

— Здравствуй, Дмитрий Николаевич! Разыскал вас, слава богу! Значит, шабашим с

Печеркиным-то? Вот остальные документы...

Схватился за пухлую полевую сумку времен войны, которую носил через плечо, и только

тут увидел, что Суетин стеснен присутствием приезжего человека.

Саломахин внимательно наблюдал за Румянцевым и, когда тот заметил это, проговорил:

— Пожалуйста, пожалуйста...

— Василий Тихонович,— извинительно объяснил Суетин,— тут у нас еще старые болячки.

Хулиганство. Берут вот на поруки...

— Отдаете?

— А что делать? Люди свои. Скандал-то почти семейный...

Саломахин промолчал. И Суетин поторопил Румянцева:

— Выкладывай поскорее свои бумаги. Раз решили, так решили. Извини, разговаривать

некогда... Но Печеркину передай: если когда-нибудь дойдет до встречи с нами, пусть пеняет на

себя.

И вздохнул облегченно, когда похудевшая румянцевская сумка скрылась за дверью.

В комнате воцарилась тишина. Нарушил ее Саломахин:

— Ну так что?..

Через минуту разговор троих уже вошел в привычную деловую колею. Василий Тихонович

с первого дня был в курсе всех дел и в информации не нуждался. Он отличался какой-то особой

невозмутимостью и спокойствием. Бывают такие характеры, как река: на дне, может, камни или

ямы, а сверху ровно. Таков и Саломахин, всегда занятый какой-то мыслью и всегда

немногословный.

— Хорошо, что с драками и зерном этим покончили. Мешаться не будут,— коротко

отозвался он о прежних версиях.

— Да, мешки уехали, остался один сапог,— с мрачной образностью констатировал

Моисеенко.

— Сапог...— Суетин прошелся по кабинету.

— А я, грешник,—признался Саломахин,— последнее время думаю о том, что сапоги-то

уж очень здорово отличаются друг от друга. Тот, который остался при Мельнике, больно уж

стар...

— Ясное дело: найденный Золотовым лучше сохранился,— отозвался Моисеенко.

— И все-таки именно по нему видно, насколько стар другой, прямо-таки очень стар...—

думал вслух Саломахин.— Кстати, чем доказывают медики хромоту убитого?

— Наросты хрящевые на коленной чашечке. Их и на снимках видно, ошибки нет.

— Да, да, они, как и сухожилия, сохраняются дольше. Но вот двадцать пятый год рождения

в документе... Несовместимость какая-то...— все думал вслух Саломахин.— Экспертиза!

. — Живые люди без всяких экспертиз объяснили, что хромал отец,— напомнил

Моисеенко о шадринском сообщении.

Василий Тихонович ничего не сказал, Неловко замолкли и Суетин с Моисеенко.

Оба они хорошо знали Саломахина, за которым в областном управлении давно укрепилось

мнение как о невезучем. Впрочем, «невезучесть» Саломахина была своеобразная: как только

где-то обнаруживался давний труп, безнадежно утративший человеческое обличье, так его

обязательно поручали Саломахину. Вероятно, многие сочли бы это за насмешку, если бы не

безропотность самого Саломахина: он каждый раз молча принимал поручения и каждый раз,

будто в отместку за начальственную настырность, устанавливал личность погибшего, а коли

дело касалось убийства — находил и убийцу.

И вот этот Саломахин сидел сейчас в кабинете Моисеенко, молча обдумывая что-то свое.

Поскольку последние слова в этой комнате сказал Анатолий Моисеенко, он и страдал от

молчания больше всех.

Саломахин заметил это и сказал:

— В Шадринск ехать надо.

— А не лучше — в Молдавию? — предложил Суетин.— Там-то Мельников легче найти,

по крайней мере — одного из них.

— Тогда надо туда и сюда сразу! — весомо сказал Саломахин.— В Шадринск ближе. Я

поеду в Шадринск. Нам известно, что семья Мельников была выселена. Что это за люди? На что

они способны? Может быть, старые счеты?.. После этого хоть предполагать что-то можно. А то

мы сами охромели в этом следствии...

Суетин думал. Сказал нескоро:

— Значит, Моисеенко — в Молдавию,— опять помолчал, пока решил: — У каждого из вас

на местах закавыки могут появиться, поэтому связь — через меня. Чтобы не летать туда-сюда,

телефонные разговоры все-таки дешевле, чем проездные билеты и командировочные.

— Полетели, значит? —спросил Моисеенко.

— Летите. А я кое-чем займусь здесь...— сказал Суетин. И улыбнулся: — Отдохну хоть

немного.

...Шадринск встретил Саломахина мокрой снежной залепихой. Тотчас взмокло лицо,

потекло с воротника, которым хотел спастись от этой густой молочной пелены. Все познания

Василия Тихоновича о Шадринске ограничивались лишь знаменитым хлеборобом Мальцевым,

который, судя по газетам, мог без дождей собрать приличный урожай, наличием спирто-