Без права на пощаду

– Полковник совершенно прав, – перебил Остин. – Много лет русские уничтожали тех из нас, кто отказывался сотрудничать с ними, другие совершали самоубийства, активно или пассивно, неважно. И те, кого вы видите здесь, полковник Холлис и мисс Родз, – предатели. Вот почему мы остались живы. И вот почему Эрни Симмз погиб вместе с остальными. Верно, полковник?

– Верно, генерал.

Пул поднялся и сказал:

– Полковник, позвольте я процитирую вам некоторые правила относительно военнопленных. Первое: «Даже попав в плен, вы продолжаете считаться гражданами Соединенных Штатов, и вы не будете забыты». Второе: «Будут использованы все возможные способы установить с вами контакт, чтобы поддержать вас и добиться вашего освобождения». Глядя мне в глаза, полковник, – продолжал Пул, – подтвердите, что правительство выполняет свой долг по отношению к нам. Подтвердите, что мы не забыты и не брошены на произвол судьбы. Подтвердите, что они просто не знают, где мы находимся.

Холлис, глядя Пулу прямо в глаза, ответил:

– Если бы там знали, что вы здесь, коммандер, они бы что-нибудь предприняли, чтобы вызволить вас отсюда.

Пул пристально посмотрел на Холлиса и глубоко вздохнул.

– Тогда позвольте я расскажу вам, чем мы тут занимаемся вместо того, чтобы бежать. У нас есть оправдание того, что мы еще остаемся в живых. Если мы сможем прожить достаточно долго, чтобы дать возможность выбраться отсюда хоть одному из нас, то сможем предупредить нашу страну о существовании этого места. И в этом есть доля правды, полковник. Поскольку, как видите, здесь не просто лагерь военнопленных и действуют иные правила. Мы стараемся сохранить нашу офицерскую честь и достоинство. Для примера могу сообщить вам, что среди нас не было ни одного доносчика. Мы можем доверять друг другу, и никогда, ни разу мы не вступали в дружеские отношения ни с одним русским. Разумеется, ситуация сложилась весьма и весьма необычная, и мы стараемся действовать по мере ее развития. С этой целью генерал Остин основал офицерский комитет. – Пул посмотрел на Лизу и Холлиса. – Надеюсь, что вы не пробудете здесь двадцать лет, но если это случится, думаю, вам удастся сохранить чувство долга и чести.

– Вы хотите сказать, что было бы неплохо, если бы я взял свои слова обратно, – проговорил Холлис.

– Совершенно верно, – твердо ответил Пул.

– Что ж, возможно, я сделаю это, – сказал Холлис, вставая.

Лиза тоже поднялась и обратилась к Пулу и Остину:

– Судя по тому, что я видела и слышала, я... я считаю, вы делаете все, что от вас зависит.

– Ну, мы-то знаем, что это не совсем так, – вздохнул генерал. – И ваш друг это тоже понимает. – Он взглянул на Холлиса и добавил: – Крах во Вьетнаме, позор Уотергейта, иранские контрас, постыдные эпизоды с заложниками в Иране, Ливане и много еще чего. Почти два десятка лет мы были удаленными свидетелями бедствий и унижений Америки. Однако мы не воспользовались этим, чтобы оправдать свой собственный позор и слабость.

Генерал поднялся с кресла и направился к двери, давая понять, что разговор закончен.

– Вам не надо оправдываться передо мной или перед кем-либо еще, кроме специального и в должное время назначенного конституционного расследования, которое состоится, если вы когда-нибудь вернетесь домой.

Мысли Остина, казалось, где-то блуждали, и Холлис подумал, а слышал ли он его вообще. Наконец генерал задумчиво произнес:

– Домой... знаете, мы все смотрели пленку, как военнопленные возвращались из Вьетнама. Мы видели знакомые лица. Некоторые из нас увидели даже своих жен и детей. Люди бескорыстно делились радостью с семьями тех, с кем они переживали общее горе. Не думаю, что русские смогли бы изобрести более жестокую пытку для нас, чем показать это.

Лиза повернулась и быстро вышла. Холлис направился к двери.

– Мы читали о постоянных попытках частных лиц и семей обнаружить местонахождение военнопленных. И заметьте, не правительства, – остановил его Пул. – Вы понимаете, как это мучило нас? И почему никто не оказался достаточно умен, чтобы провести некоторые сопоставления? Ракеты класса «земля-воздух», сбивавшие американских летчиков... Господи, да русские и северные вьетнамцы были союзниками. Насколько надо быть тупым, чтобы не понимать этого? Почему ни у кого даже мысли не возникло, что мы можем оказаться здесь? В России? – Пул испытующе разглядывал лицо Холлиса. – Или они все-таки догадались об этом? И Вашингтон слишком обеспокоен тем, что это может вызвать нежелательный резонанс? И поэтому ничего не предпринимает? Так? А, полковник?

– Я не могу ответить ни на один из этих вопросов, – сказал Холлис и добавил: – Но даю вам мое личное честное слово, что сделаю все, что в моих силах, чтобы возвратить всех вас домой. Спокойной ночи, генерал, спокойной ночи, коммандер. – Холлис взял фонарик и вышел из избы вслед за Лизой.

Она плакала. Сэм взял ее за руку, и они отыскали в темноте тропинку. Вернувшись на главную дорогу, они зашагали к своему коттеджу.

Успокоившись и взяв себя в руки, Лиза проговорила:

– Ты был жесток.

– Знаю.