Без права на... (СИ)

Буханка подъезжает только к двум часам дня. Со мной едут двое больных, но они мне не ровня. Их везут в обычное психиатрическое отделение полечиться – то ли от мании величия, то ли еще от чего, но разговор у них идет о богах и героях, которых они без зазрения совести с собой сравнивают.

Не обращая внимания на их трёп, я прильнул к окошку и жадным взором осматриваю виды Уфы, смотрю на потерянную мною гражданскую жизнь. Знай я тогда, сколько еще лет я всего этого не увижу, я смотрел бы еще зорче, впитывал бы в себя эти городские пейзажи, как губка.

Проехав километров двадцать от Уфы, мы заехали в Ново-Николаевку. Пейзаж поселка напоминал блокадный Ленинград после сильной бомбежки – дома полуобвалились, крыш практически нигде нет, стекол и рам нет вообще, и только из одного оконного проема торчит ржавая труба буржуйки и небритая бомжиная рожа.

За поселком, окруженный высоким забором и находится филиал Уфимской психиатрической больницы. Опять, проехав КП, мы попали на территорию, явно не обделенную вниманием людей – те же деревья, те же клумбы с цветами, как и на Владивостокской, то же тотальное отсутствие людей. Три трехэтажных корпуса общих отделений сталинской постройки аккуратно окрашены в темно-красный, кирпичный цвет. Но нам ехать дальше.

Наша буханка проезжает мимо гаражей и ангаров и останавливается возле еще одного КП. Здесь, за высоким забором, за колючей проволокой и находится «спец» - пятый корпус, в котором находятся три СС отделения. Четырехэтажное здание из серого силикатного кирпича выглядит так, словно никогда не подвергалось ремонту. Издалека видны ржавые решетки, гнилые рамы и посыпавшиеся со стен кирпичи.

Меня ведут по зарешеченной лестнице наверх, моя судьба оказаться на четвертом этаже этого «санатория».

Отделение состоит из узкого длиннейшего коридора, лишь кое-где освещенного редкими лампочками, разгороженного посередине решеткой. По обеим сторонам коридора находятся палаты, они тоже за решетчатыми дверьми.

Тут же меня переодевают в старую-престарую, латанную-перелатанную пижаму и заводят в палату. Яблоку негде упасть!

В палате пять на четыре метра находятся семь двухметровых кроватей, или, говоря по-другому коек. На койках пять человек – один спит, другой поплевывает в потолок, а трое находятся на ВЯЗКАХ. «На вязках» - это когда ваши лодыжки и запястья плотно примотаны толстой многослойной матерчатой лентой к каркасу кровати, а плечи и голову приматывают таким же образом к ножкам койки. Пошевелиться невозможно, почесаться или что-нибудь подобное тоже.

В нос бьет запах застарелой мочи и хлорки, больные, лежащие на вязках несут такую ахинею, что и не понять и не запомнить.

- Здоровенько, пацаны! – это говорю я, обращаясь к больным, лежащим в палате.

- Здорово! – один слабый голос отвечает мне из левого. Лежащий в правом крепко спит, а остальные продолжают лепетать нелепицу.

Я прохожу к своей койке – она на самом паскудном месте – возле входной двери, захлопнутой на замок, но ложиться мне не охота.

Охота курить, да спички и сигареты у меня отобрали на входе в отделение.

Беру книгу, лежащую на подоконнике. Это «Всадник без головы» Майна Рида, ее я читал когда-то в детстве, но эту читать невозможно – в ней отсутствует больше половины страниц, вырванных в случайном порядке. Видимо эта книга используется населением палаты на туалет, и используется достаточно давно. От нечего делать подхожу к лежащему в левом углу и завязываю разговор. Сообщаю свою статью, сколько и где провел время в тюрьме, короче сообщаю о себе сведения, которые принято сообщать в местах заключения. Аккуратно интересуюсь, а за что он попал сюда. Максим, а так звали моего собеседника, без всякого зазрения совести начинает рассказывать о себе и что именно он натворил. От удивления моя нижняя челюсть отваливается чуть ли не до пола и складывается ощущение, что волосы у меня на голове зашевелились.

Максим – куроеб. Да, да, случай свел меня с зоофилом такого направления, что не поверишь, если сам не увидишь. Максим был регулярным клиентом «психушек» в течение целого ряда лет. После каждой выписки он заходит дома в курятник, выбирает (цитирую) «самую красивую курицу» (интересно, по каким признакам) и совокупляется с ней, держа руками за крылья. Курица, естественно, отдает после этого богу душу и Максим выкидывает ее тельце в близлежайший пруд. Куры уже знают своего мучителя при входе его в сарай и стараются всеми силами убежать, чтобы не разделить участь своих подружек.

Когда родители замечают пропажу кур, Максима снова закрывают в психиатрическую клинику месяца на три-четыре, после чего он выходит и все случается снова.

Так бы Максим и катался по отделениям общего типа, да вот незадача – его отец, устав от проказ сына просто перерубил всех кур вместе с петухом, и Максиму пришлось начать залазить в курятник к соседям.

На пятой курице он и попался. Соседи написали заявление в милицию и Максима закрыли в СС стационар на неопределенный срок. Здесь Максиму не плохо, да вот беда – очень не хватает его любимых кур.