Без права на...

Могут заказывать отоварочники и периодическую печать, но и здесь список настолько странен и дик, что диву даешься фантазии социологов. Можно заказать журналы «Работница», «Крестьянка» или «Здоровье» - и это в мужском отделении! Никакого «Playboy», никакого «За рулем» или «Вокруг Света». Читайте «Крестьянку», дорогие зеки и учитесь вязать крючком! Из газет, правда, разрешена «Комсомольская правда» и ее в основном и читают в отделении.

Раз в год заказывают отоварочники и по куску мыла, бутылочке шампуня, мочалку, пасту и щетку – вот и все предметы гигиены, которых физически не хватает на год. Могут они заказать и стиральный порошок, чтоб стирать свои носки и трусы, но порошок уйдет прямо со склада, так и не дойдя до заказавшего его отоварочника.

Так что жизнь больных, оставленных без опеки родственников вовсе не медом намазана – они испытывают тотальную и перманентную нехватку всего. А деньги, с такими муками накопленные ими чаще всего, в будущем, уйдут в фонд какого-нибудь интерната. Се ля ви!

Зарабатывают отоварочники какие-то крохи, занимаясь различными рода уборками, а отделение находится в состоянии перманентной и непрекращающейся уборки годами. Трут полы и стены чуть ли не целый день.

Палаты моют два раза в день – в подъем и после завтрака, моют сами больные, хотя обычно есть специальные шныри, всегда готовые помыть вашу палату. А коридор моют четыре (!) раза – хлеще, чем в реанимации или отделении гнойной хирургии. Больной (обычно из олигофренов), специально приставленный к мытью коридора моет длиннющий продол, получая за свой ударный труд аж 2-3 сигареты «Прима».

По разу в неделю генеральная уборка во всех помещениях, палатах и коридорах, распределенная по разным дням недели, включая выходные. Палаты с матюгами и проклятиями генералят больные, в них проживающие – этот вынужденный труд всем опостылел. Коридор, туалет, ванную и другие помещения моют шныри из разряда дефективных больных. Трут стены водой с порошком и шампунем, натирают щетками и без того вообще то чистый линолеум полом. В туалете маразм поломойства доходит до того, что специальными железными щетками оттирают тут же снова загаживаемый кафель полов.

За вымытый коридор или туалет – награда – кружка не слишком крепкого чая или пять сигарет.

И тут, во время генералки прикалывались. Олигофрену Очко, бессменному генеральщику коридора специально разливали ведрами воду, которую тот вынужден был собирать тряпкой с пола, а над педерастом Муртазой смеялись и похлеще. Когда генералка в туалете доходила до той стадии, когда стены и потолки там помыты, Муртазу запирали мыть там полы. Туда выливали несколько ведер хлорки, и педераст заливался слезами и соплями – ему от хлорки нечем было дышать. Это называлось дезинфекция.

Единственное место, где санитарки мыли полы, то есть выполняли свою прямую работу – это врачебные кабинеты, да и то, частенько, полы мыли больные, но, конечное под их присмотром.

В курилке разборка. Во время шмона, прямо по наводке у троих больных отобрали чай и они заехали всей троицей в наблюдательную палату. Разбираются, кто сдал их медперсоналу.

С приходом Аннушки, обожавшей стукачей, стукачество стало глобальной проблемой отделения. Теперь в отделении царила атмосфера взаимного недоверия, и разговоры в курилке перешли на тему каких-то абстракций или старых воспоминаний, потому, что всегда находится определенный контингент, обиженных Богом и людьми, которые находят особое удовольствие в жалобах, ябедничестве друг на друга, в стукачестве. Поскольку Аннушка всячески поощряла и выделяла стукачей, хотя и относилась к этим, нужным ей, людям с глубоким презрением, их развелось в отделении большое количество. Глупцы, которым все равно на отношение к ним окружающих, то бишь олигофрены и страдающие деменцией стучали поголовно. Доходили козлы в своем бреду и безнаказанности до того, что тот самый Ананьев, который привязывал девчушку колючей проволокой, писал крупными печатными буквами в верховный суд, что в двадцать девятом отделении жуют чай, и привел длинный список имен и фамилий.

В психиатрии козлов заточкой не испугаешь – это не зона. Все на виду в этом аквариуме и от кары не уйдешь, а все хотят домой, но в одно время стало жить совершенно невозможно – сдавали со всем. Аннушка знала даже кто, как и когда сходил в туалет по большому, нельзя было даже пернуть в неположенном месте, без того, чтобы тебя немедленно не сдали.

В отделении начались перебои с чаем, негде стало прикурить ночью и в тихий час, вся жизнь, или хотя бы ее подобие замерло.

Олигофрен Балуев, по началу срока дававший в задницу за пяток сигарет оживился до такой степени, что заходил в палату и заявлял:

- Чтоб у меня здесь не хулиганить, ни чифирить. Меня поставили следить за порядком.

После завтраков, обедов и ужинов на пути из столовой только дверь хлопала, как стукачи забегали в ординаторскую к Аннушке.