Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

— Это козье молоко. Оно целебное. Мы его сейчас разбавим горячей водой, и его следует выпить в два приема с этим кусочком белого сухаря, — сказал военврач. — Вторую такую же порцию с белым сухариком я дам сегодня вечером.

Тун с помощью врача попытался сесть на кровати, но не удержался и повалился набок. Врач прислонил его спиной к стене и поднес к его губам кружку с разбавленным горячей водой молоком. Тун с наслаждением выпил. Затем врач размочил в кружке кусочки белого сухаря и извлеченной из кармана галифе завернутой в чистую тряпочку чайной ложкой медленно скормил больному образовавшуюся хлебную кашицу, заставляя его делать жевательно-глотательные движения…

Кровать Туна стояла в углу полутемного помещения, и процедуру кормления этого умирающего офицера не могли наблюдать другие тяжелобольные пленные. Туну казалось, что военврач специально прикрывает его спиной от внимания других больных. Военврач впервые за все время болезни дал Туну какие-то порошки. Уже на второй день ему стало лучше. А еще через несколько дней Тун окончательно пришел в себя. Впервые за долгие недели изнурительной болезни к нему вернулся интерес к жизни. Неужели Господь смилостивился над ним?

Внимательный уход военврача продолжался ровно десять дней. Потом он больше не приносил козьего молока, тун уже был в состоянии принимать обычную лагерную пищу…

Но что случилось с бывшим офицером СС туном? Он больше не мог видеть в этом военвраче-иудее своего врага! Как мог он, еще не потерявший веру в Бога, сохранивший где-то в глубине своего сердца Иисуса Христа — иудея, пройдя ад Сталинградского котла, ужасы плена, когда у него на глазах умирали его вчерашние товарищи, уйти из жизни, раствориться навечно в небытии для своей семьи? Как мог он не поверить в посланного ему самой судьбой этого необычного военврача-иудея, ставшего для него спасителем и так внешне похожего на святого апостола Павла, тоже иудея? Ему не было стыдно за свою слабость, что он, немецкий офицер, дававший клятву фюреру, из рук врага своего принял спасение. Его потряс поступок этого военврача. Тун узнал, что этот военврач сам был слабого здоровья, поэтому не мог работать в армейских госпиталях. К тому же он еще и плохо видел, а в вечернее время при скудном освещении вообще терял зрение. Имел трех малолетних детей. Единственной поддержкой семье были его скудный тыловой офицерский паек и специально приобретенная для детей молочная коза. От ее «малых» надоев он ежедневно в процессе лечения выделял нужную дозу молока, а от своего пайка — особо дефицитные кусочки белого хлеба, без которого было невозможно «вытащить» больного из тяжелого состояния. Он под разными предлогами вымаливал у лагерного начальства дефицитные медикаменты для спасения немецкого офицера. Когда до сознания Туна дошло все это, психика его не выдержала. Однажды ночью он проснулся от душивших его рыданий. Чувство тихой благодати снизошло на него. Вчерашняя ненависть к этим русским, советским, прежде всего к евреям, которых он считал виновниками всех человеческих бед, выплеснулась из него вместе со слезами необъяснимой радости и умиротворения. Он проклинал свою прошлую жизнь и вождей Рейха. Как мог он, интеллигентный человек, сохранивший в сердце Веру в Него, служить дьяволу?

В ту ночь он впервые за несколько месяцев плена и тяжелой болезни заснул сном здорового физически и духовно человека. Ему казалось, он вновь родился.

Потом был другой лагерь в Красногорске под Москвой. Знаменитая «Антифа». И возвращение в новую Германию.

У него была возможность уехать на Запад, в другую Германию, если бы не было ставшей для него родной новой социалистической Германии.

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА. 1958 год

Как-то, думая о разном, я вспомнил прелюбопытнейший случай, происшедший со мной в первые дни работы в советском посольстве в Берлине в августе 1958 года. Нас, молодых дипломатов, принимал один из руководителей посольства советник Николай Родионович Шелех.

Каково же было мое удивление, когда в этом советнике, разговаривающем с еле заметным мягким украинским акцентом, я узнал бывшего второго секретаря Дрогобычского обкома КПУ. Как и все, я представился Николаю Родионовичу. На лице своего нового посольского руководителя я не заметил никаких эмоций. «Не мог же он не узнать меня», — подумал я. А между тем мы были прежде знакомы. В 1953 году в управлении госбезопасности по Дрогобычской области мы вместе допрашивали арестованного бандпособника и безуспешно в течение двух дней уговаривали его оказать помощь советской власти в поимке еще скрывавшихся в подполье оуновцев.

Через несколько дней, выбрав время и оказавшись с Николаем Родионовичем один на один в его рабочем кабинете, я спросил советника:

— Николай Родионович, вы не узнали меня?

— Почему же, узнал, — ответил Шелех. — Но ведь меня никто не предупредил заранее о твоем приезде и о новом назначении в посольстве. Может быть, ты так глубоко законспирирован, что мне и знать о твоей работе не положено.