Я никогда не расспрашивал Олега о его фронтовой жизни. Я сам мальчишкой близко познал войну. Видел смерть, грязь и кровь и хорошо понимал Олега, Тем более что рассказанная им история с немцем произошла именно в том городе и на том самом месте, откуда в августе 1942 года мы бежали за Волгу, а весной 1943-го я вместе со своим другом Игорем Вознесенским[17]
излазил весь Мамаев курган. На вершине этой высоты находилась городская водонапорная башня, огромная бетонная труба которой уходила глубоко вниз. А рядом все еще оставались полуразрушенные окопы с присыпанными землей трупами немецких и советских солдат и неразобранные немецкие блиндажи, в одном из которых и произошла эта военная драма…В лирические минуты на обычно свободных от работы вечерах за дружеской чаркой мы много философствовали в прямом смысле этого слова, рассуждая о нуждах и перспективах рода человеческого, о смысле жизни, мечтая о будущем и завидуя грядущим поколениям, которые рано или поздно создадут справедливое и разумное человеческое общество. В моей памяти Олег остался убежденным коммунистом, верой и правдой служившим социалистическому Отечеству, одним из лучших запомнившихся мне разведчиков-германистов.
В каждом из них, настоящих фронтовиков-окопников, была какая-то особенная внутренняя убежденность и своя философия жизни. Как-то Олег сказал мне, что перед смертью он попросит своих сыновей положить у гроба только одну, самую дорогую для него в жизни награду — медаль «За отвагу», полученную им за форсирование Днепра в ноябре 1943 года. Тогда, у Киева, он пережил свое второе рождение — такие были страшные бомбежки и артобстрелы. Немецкие самолеты беспрерывно висели над их боевыми порядками. Вокруг бушевала смерть. Он тогда сорвал в кровь ногти, пытаясь разгрести смерзшуюся землю, чтобы как-то спрятать свое ничем не защищенное тело. Он был уверен, что спастись не удастся. Но ведь выжил!
А еще запомнился мне Олег нашими застольными песнями. Его любимой была «В полях за Вислой сонной лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой»… Он говорил в такие минуты, что главную цель в своей жизни он видит только в одном — чтобы его сын Сергей, как в той песне, не лег бы в чужую сырую землю!.. Нет, все-таки Олег Панин был врожденным романтиком!
В этом эпизоде с медалью он чем-то напомнил мне Сашу Богомолова. Тот тоже просил на его похоронах положить на красную подушечку только одну из всех наград — медаль «За отвагу», полученную им в 1942 году за оборону Москвы.
Вот такими в моей памяти остались мои старинные друзья, солдаты Великой Отечественной — Олег Панин и Саша Богомолов.
Через год после моего приезда в Берлин в посольстве появился Олег Панин. Наша встреча с ним была искренне радостной. Вскоре он стал шефом протокола и достойно выполнял свои обязанности на этом специфически сложном участке дипломатической деятельности.
За годы моей работы в посольстве сменились три руководителя протокольной службы, отвечавшие за организацию контактов с администрацией США, Великобританией и Францией в Западном Берлине. Первым был Иван Абрамович Панасенко, выделявшийся среди всех сотрудников особо элегантным видом. Его часто можно было видеть в галстуке-бабочке («кис-кис»), которых у него было, наверное, несчетное количество — так часто он их менял. До Берлина он работал в США. Об этом периоде своей жизни рассказывал с восторгом. Чувствовалось, что Америка ему нравилась более, чем Германия. Даже внешне он напоминал, особенно прической, типичного среднего американца. Протокол знал отлично. Он как-то быстро возвратился в Москву.
Его сменил Олег Сергеевич Панин. Затем я несколько лет тесно общался с третьим в моей дипломатической жизни «протоколистом» — Поликарпом Савельевичем Хрусталёвым. Ему повезло. Наступило время «наведения мостов», претворялась в жизнь «новая восточная» политика Вилли Брандта. Холодная война заканчивалась. Ее менял более хитроумный и более тонкий курс новой политики Запада. Цели, однако, оставались прежними.
Но более всего в памяти моей остался Олег Панин.
КАК СОВЕТСКИЙ ВОЕНВРАЧ-ЕВРЕЙ ПЕРЕВОСПИТАЛ УБЕЖДЕННОГО НАЦИСТА. 1958 год
Враг становится апостолом.