Без разницы

Без разницы

Лишь дойдя до полного отчаяния, пройдя его, можно быть бодрым и весёлым.

Мераб Мамардашвили

Серый ноябрьский день. В панельной квартирке с гулкими холодными стенами раздаётся властный, командирский голос женщины. Голос, от которого эмоции могут быть какими угодно, кроме приятных. Женщина в тёмном спортивном костюме и бейсболке USA стоит в прихожей и через дверной проём говорит в большую комнату. В комнате сидят на корточках и стоят девушки — много, пара десятков девушек и женщин в разной одежде, от военной до самой дорогой.

— У нас новая заявка, — громко говорит женщина в прихожей. — От людей, близких к коммунистам. Несмотря на все наши противоречия, в данном вопросе наши взгляды совпадают. (Поднимает указательный палец.) Совпадают! К тому же они поделятся выручкой от этой темы.

Девушки молчат. Никто не возражает и не поддерживает. Женщина из прихожей оглядывает комнату и удовлетворённо кивает.

— Так что знайте заранее: всё договорено, — продолжает она. — Чтобы не было потом съездов. Вы все всё знали!

Девушки по-прежнему молчат. Кто-то достал зеркальце. Кто-то кусает ноготь. Кто-то постукивает каблуком, чтобы размять ногу. Кто-то шелестит конфетой.

— Его зовут Юрий Антонов… — говорит женщина, стараясь быть серьёзной, но девушки всё равно хмыкают и вертят головами.

— Ну чего вы выделываетесь? — защищается она, разводя руками. — Такая заявка. Нет, это не тот Антонов. Это молодой, здоровый парень — кажется, нахамил какому-то прыщу. Шьют нарушение авторских прав или что-то такое. Сидит без суда и следствия. Вот — фотографии, статьи…

Девушки шелестят тонкими листами, передают друг другу.

— Ну что опять? — нервничает женщина-командир. — Ну нет на Википедии о нём, нету. Но я звонила нашим друзьям в погонах — они говорят, дело на него имеется, парится в сизо. Вы же знаете: пока мы не покажем это в телевизоре на английском — он там и будет гнить. Сын же чей-то.

«Ну всё, не дави на нас уже…» — забухтели в комнате. — «Дай с темой ознакомиться».

Женщина-командир делает рычащий звук и шагает на кухню. Как только оттуда раздаётся щелчок зажигалки — в тот же момент квартира погружается в полную темноту. И в тишину. Какое-то время все молча слушают.

Наконец, из глубины квартиры раздаётся слишком громкий девичий голос: «Это занавес?». В ответ — голос женщины-командира:

— Кукушка, ты опять за электричество не заплатила?

«Я платила!» — отзывается в темноте.

— Сова, выгляни с окна — во всём районе нету? Представь себе, да. Штору теперь можно приоткрыть!

Весь район погрузился в серую тьму — света нет ни в окнах, ни под фонарями. Только через мраморные тучи пробивается светлое, да чуть блестит грязный снег.

По улице аккуратно проехала машина, блеснув знаками. За ней проехал серый «бобик» с выключенными фарами.

— Сова, ну что? — громко шепчет нетерпеливый командирский голос. — Темнота? Зажигайте свечи!

Девушки зашумели и заболтали в поисках свечей. Чиркают зажигалки, пахнет воском, женские фигуры перемешиваются, тасуются и снова сортируются по местам. У каждой в руке — своя свеча.

Женщина ставит перед собой в прихожей свои три длинных свечки и встаёт в полный рост. От нижнего света она кажется намного выше. Поднимает палец:

— Итак! Ввиду отсутствия электричества, нет и интернета. А раз нет интернета, то через полчаса вы все будете спать. Поэтому давайте принимать решение, заявка на завтра. Кукушка!

«А почему я-то первая?» — отзывается полноватая девушка в платье, как с выпускного бала. — «Я не знаю, у меня завтра утренник у дочери…» — «А ты сама-то откуда сейчас?» — спрашивает кто-то. Женщины смеются.

Смех стихает, и снова наступает тишина. Воск у кого-то со свечи монотонно капает на линолеум.

Сзади, от окна поднимается рука: «Я согласна!». Все оборачиваются и смотрят на совсем молодую девушку в дорогом, но давно нестиранном пиджаке. В руке у неё изящная свеча в виде покосившейся Эйфелевой башни. «Я согласна», — повторяет девушка, после чего в комнате одна за другой тянутся вверх руки.

— Значит, решено! — говорит женщина и хлопает ладонями.

«Не бросать же нам дочку!» — говорит кто-то, и женщины хохочут. Смех женщин в темноте похож на гусиный гогот. С таким же шумом гуси, может быть, спасали Рим.

Девушка в пиджаке опять поднимает руку: «У меня одно условие!». Опять все оборачиваются на неё. «Я не хочу, чтобы меня называли дочкой» — говорит она твёрдо. «А мы уже привыкли!» — возражают в комнате.

«Клички должны скрывать личность, а не наоборот…» — настаивает она. Кукушка в другом углу бухает каблуком: «Я тоже не согласна. Что Кукушкина, что Кукушка — одно и тоже» — «Хочет быть курицей!» — бросает кто-то, и в комнате начинается разброд. «Да это вообще на кличку не похоже!» — пытается перекричать всех девушка.