Без разрешения

Дверь не заперта. Стягиваю кеды, не наклоняясь, поочередно с каждой ноги. Вешаю джинсовую куртку на первый попавшийся крючок у входа. Чемодан с вещами остаётся тут же, в прихожей. Объёмную сумку хобо прижимаю обеими руками к животу, словно не в силах отпустить. Мне нужно за что-то держаться сейчас.

Опять прислушиваюсь. Ни звука. Как будто нет никого…

Иду в направлении кухни. Там должен быть хоть кто-то. На кухне — всегда жизнь.

Бесшумно ступаю по мягкому ворсу ковра, застилающего полы.

Я помню, у мамы часто мёрзли ноги. Она постоянно носила толстые вязаные носки вдобавок к привычным тапочкам, когда мы жили в общежитии. И хотя в этот дом мы заехали уже после её гибели, отец велел покрыть коврами абсолютно всё.

Из кухни доносится запах чего-то печёного. Запах чего-то из детства, давно забытого. Мучительно пытаюсь понять. Что это? Что-то сладкое. Пахнет ванилью и как будто… ягодами?

Застываю в дверях. Неловко переминаюсь с ноги на ногу.

Мадинат сидит на диване. Вся в чёрном, как обычно. Голова укутана таким же чёрным платком.

Она не одна. Мой брат, Алан головой лежит на её коленях. Безошибочно узнаю его вечно расстрёпанную шевелюру.

Это так странно. Взрослый, большой мужчина практически свернулся клубочком.

Смуглой морщинистой рукой Мадинат ласково перебирает его тёмные волосы, кое-где уже поблёскивающие ранней проседью. Алану чуть больше тридцати, но время неумолимо. Помню, отец обзавёлся сединой примерно в этом же возрасте. Как умерла мама…

Они просто молчат.

Эта картина отзывается острым уколом в сердце. В груди пронзительно щемит. Не сдерживаю рвущийся наружу всхлип. Услышав меня, оборачиваются на дверной проём.

— Аля! — голос Мадинат.

Уронив сумку на пол, бросаюсь к ней. Она обнимает меня. Гладит везде, где может достать. Волосы, лицо. Целует. Плачем, уже вдвоём.

— Аля…

Как я, оказывается, скучала!..

Алан, словно большой добрый мишка, закутывает меня в свои тёплые объятия. Прижимаюсь к его груди, как маленький ребенок.

И я вспоминаю. Так пахнет балджын — осетинский пирог с вишней. Коронное блюдо Мадинат. Зажмурившись, счастливо улыбаюсь в крепкое плечо брата.

Я дома…

Глава 38

Альбина

Сижу на кровати в спальне отца. Его бывшей спальне.

Уже неделя, как я живу дома. Пора собираться с силами. И начинать что-то делать.

Шоковое состояние первых дней, накрывшее меня после получения известия о смерти, почти отпустило. Начался откат — мерзкое чувство вины. Оно точит меня, как червь — подгнившее дерево.

Последний раз я видела отца больше года назад. В конце января у него день рождения, и, по традиции, он собрал дома всю семью. Мой брат с женой и ребёнком. Я и Мурат. Сваты, братья, дядьки с семьями.

Мадинат сбилась с ног, занимаясь приготовлениями к празднику. Несмотря на то, что мой отец был обеспеченным человеком, в повседневной жизни он по-прежнему предпочитал простоту и непритязательность: домашнее застолье, приготовленную своими руками еду и отсутствие какого-либо дресс-кода.

Я поздравила отца, просто чмокнув его в щёку. Мурат вручил от нас обоих конверт с деньгами. Моя голова тогда была занята совсем другими вещами. Бывший муж упорно настаивал на том, чтобы я родила ребёнка. Мы постоянно конфликтовали на этой почве. Я молчала, он — злился. В те дни я только и делала, что продумывала свой побег во всех деталях.

На празднике мы с отцом сидели на разных концах длинного, застеленного вышитой белой скатертью, стола. В течение вечера особо не разговаривали. Сославшись на головную боль, я ушла раньше, чем вынесли десерт. С отцом не прощалась, он был слишком занят разговором. Если бы я знала тогда, что мы с ним больше не увидимся…

Потом был побег. Что подумал об этом отец, я не знаю. Доверительных отношений у нас никогда не было. Да и по понятным причинам, после побега я ему не звонила. Вряд ли он отнёсся с пониманием к моему поступку. Неслыханное дело — сбежать от законного мужа.

Вздохнув, провожу ладонью по поверхности покрывала, застилающего кровать. Встаю, иду вглубь комнаты. Распахнув дверцы шкафа, оцениваю будущее поле деятельности. Нужно перебрать папины вещи.

Понятия не имею, что делают с вещами умершего человека. Отдают нуждающимся?…

Но ведь это означает, что кто-то будет носить… например, вот этот папин свитер. Прижимаю лицо к шерстяному полотну тёмно-зелёного цвета. Кожу слегка покалывает. Не могу себе представить другого человека в папиной одежде.

Может просто сжечь? Непроизвольно морщусь. Только одна мысль об этом кажется мне жуткой.

Ладно. Решу потом. В любом случае, нужно всё рассортировать и разобрать. Навести порядок везде.

Папа завещал мне этот дом. Вчера состоялось вскрытие завещания. Я при этом не присутствовала, просто не посчитала нужным.

Завещание датировано тем годом, когда я вышла замуж. И оно вроде как революционное.

Ведь по всем законам логики и прочно укоренившимся местным традициям, я не должна была попасть в список наследников.

Во-первых, я — женщина. Во-вторых, я — женщина, которая вышла замуж, и таким образом выпала из семьи — перешла в зону ответственности другого мужчины.