Без семьи

– Она ничего не дала Капи – быть может, она теперь что-нибудь даст.

– Тогда Капи следует пойти к ней, а не мне.

Но он всё же пошёл, взяв с собой Капи. Я последовал за ними.

Виталис холодно поклонился даме.

– Простите меня, что я вас побеспокоила, но я музыкантша, и этим объясняется, почему на меня так подействовал ваш большой талант.

Как! У Виталиса, уличного певца и дрессировщика животных, – большой талант? Я остолбенел от изумления.

– Какой может быть талант у такого старика, как я!

– Не думайте, что я говорю с вами из простого любопытства, – продолжала дама.

– А я готов удовлетворить ваше любопытство. Вас, конечно, удивило, что дрессировщик умеет петь.

– Я в восторге от вашего пения.

– Однако это очень просто объяснить. Я не всегда был тем, что я сейчас… В дни моей юности я был… да, я был слугой одного известного певца. Подражая ему, как попугай, я затвердил несколько арий, которые мой хозяин при мне разучивал. Вот и всё.

Дама ничего не ответила, но пристально посмотрела на Виталиса, который стоял перед ней со смущённым видом.

– До свидания, сударь, – сказала она, сделав ударение на слове «сударь», – до свидания, и позвольте мне ещё раз поблагодарить вас за то удовольствие, которое я получила.

Наклонившись к Капп, она положила в чашечку золотую монету.

Я думал, что Виталис проводит даму до выхода, но он этого не сделал, а когда она отошла, он вполголоса пробормотал несколько итальянских ругательств.

– Но ведь она положила Капи золотой! – воскликнул я.

Он хотел дать мне подзатыльник, но раздумал и опустил руку.

– Золотой… – произнёс он, как бы очнувшись. – Ах да, правда! Я совсем забыл о Душке, пойдём к нему.

Быстро собрав вещи, мы вернулись в гостиницу.

Я поспешно вбежал в комнату. Огонь не потух, но уже не горел ярким пламенем. Я зажёг свечу и стал искать Душку, изумлённый тем, что его не слышно.

Душка лежал под одеялом, вытянувшись, и, казалось, спал. Я наклонился и тихонько, чтобы не разбудить, взял его за лапку. Она была холодная. В этот момент в комнату вошёл Виталис. Я обернулся к нему:

– Душка совсем холодный!

Виталис вместе со мной наклонился над Душкой.

– Увы! – воскликнул он. – Душка умер. Этого следовало ожидать. Знаешь, Реми, я, вероятно, был не прав, взяв тебя от госпожи Миллиган. Можно подумать, что судьба наказывает меня. Зербино, Дольче… Сегодня Душка… И это ещё не конец.

Глава XV Я попадаю в Париж

Чтобы дойти до Парижа, нам нужно было проделать очень длинный путь по занесённым снегом дорогам, при холодном северном ветре, который дул нам прямо в лицо.

Как печальны были эти бесконечные переходы! Мы шли гуськом: Виталис впереди, я за ним, а Капи тащился сзади. Посиневшие от холода, с мокрыми ногами и пустым желудком, мы часами не обменивались ни одним словом. Попадавшиеся навстречу люди останавливались и смотрели нам вслед. Им казалось непонятным, куда этот высокий старик ведёт мальчика и собаку. Для меня это молчание было невыразимо тягостным, мне хотелось говорить, чтобы забыться. Но на все мои вопросы Виталис отвечал отрывисто и односложно, даже не поворачиваясь ко мне.

К счастью, Капи был более общительным, и не раз я чувствовал на своей руке его влажный и тёплый язык. Точно он хотел мне сказать: «Это я, Капи, твой друг». Тогда я тихонько ласкал его, и, казалось, он был счастлив моим вниманием так же, как я – его ласками.

Окружающая нас природа тоже была печальна. Всюду расстилался белый снежный покров, солнце не показывалось, дни стояли серые, пасмурные. В поле и в деревнях царила тишина. Ни ржания лошади, ни мычания быков – одни только вороны, высоко забравшись на голые ветки, каркали от голода. В мороз люди сидят у печки или работают в закрытых помещениях – в хлеву и в амбарах.

А мы шли по неровной скользкой дороге, шли не останавливаясь, отдыхая только ночью, когда спали в какой-нибудь конюшне или овчарне. Перед сном мы съедали небольшой кусок хлеба, что было одновременно и нашим обедом, и нашим ужином. Мы чувствовали себя счастливыми, если нам удавалось ночевать в овчарне, потому что тепло, идущее от овец, согревало нас. Иногда пастухи угощали меня овечьим молоком, после чего утром я чувствовал себя крепче и здоровее.

Число километров, оставшихся позади, всё росло – мы подходили к Парижу. На это указывало и оживлённое движение, и грязный снег на дороге, так мало похожий на снег в долинах Шампани. Было ясно, что мы приближаемся к большому городу.

Но, странное дело, окрестности не становились красивее, деревья были такие же, как всюду.

Наслышавшись о чудесах Парижа, я ожидал увидеть нечто необычайное: золотые деревья, улицы с чудесными мраморными дворцами и жителей, одетых в роскошные шёлковые одежды.

Как мы будем жить в таком городе, как Париж, при нашей теперешней бедности? Я не решался спросить об этом Виталиса, так как он был мрачен и молчалив.

Но однажды он сам заговорил со мной. Было утро; мы вышли на большой холм и увидели вдали чёрные облака дыма, расстилавшиеся над огромным городом.