Без семи праведников...

— Нет, — она вытерла слезы, — но я уважала его, — сейчас, когда несчастный погиб, ей не хотелось высказывать своё подлинное мнение о нём, — бедняжка Гаэтана… Он заботился о ней с подлинно братской любовью. Ужасно. Он мечтал купить замок в Пьяндимелето, строил планы… А несчастная Франческа… Ужасно. Кто это делает? — всхлипнула она. — Брат сказал, что это тот, кого мы уважаем, иначе Антонио не выпил бы с ним… — Камилла, которую рассказ Дианоры заставил изменить мнение о мессире Грандони, за прошедшие дни поняла, что это достойный человек, перестала обдумывать сказанное ему, говорила теперь горячо и искренне.

Чума же и слушал и не слушал, в висках стучала кровь, сердце билось рывками. Она подняла на него глаза и вздрогнула: глаза его пылали, он смотрел на неё, не отрываясь, от него веяло пламенем.

— Я по ряду причин… — Чума запнулся, потом голос его выровнялся, — я не склонен, синьорина, расточать похвалы женщинам… Просто… обстоятельства… Но хоть мои… — Грациано снова смутился и потерялся.

Камилла вздохнула и, хоть не совсем поняла, к чему он это говорит, мягко кивнула.

— Я… слышала о вашем брате… Дианора рассказала мне.

Грациано бросил на неё растерянный взгляд. Она знает о Джулиано?

— Дианора… Да, её муж… лечил Джулиано. Но я… я был неправ, конечно. Да, если бы он вёл себя по-божески… — девица растерянно смотрела на него, лепетавшего что-то непонятное, — но я… я отношусь к этому иначе. Я никогда не позволял себе никакого… — взгляд его погас, — я не распутник.

Синьорина окинула его новым изумлённым взглядом.

— Я знаю, никто не говорит такого. И Аурелиано сказал, что вы… никогда…

— Но вы должны понять, что я… отнюдь не кроток… и позволять торговать честью или допускать… — Грациано заметил наконец её напряжённый и недоумевающий взгляд. — Я что-то не то говорю? Вы находите меня недостойным? — глаза его снова вспыхнули.

Она чуть склонилась к нему.

— Недостойным чего, мессир ди Грандони?

Вопрос дошёл до него не сразу. Он же сказал… или не сказал?

— А… да… я хочу… быть вашим мужем. Но глупо думать, что позволю… Моя жена… Я не допущу никаких вольностей. — Она выпрямилась и теперь смотрела в землю. — Я настаиваю на абсолютной верности — до гроба.

Камилла напряглась. То, что этот человек предлагал ей замужество, не оскорбило её, даже чуть польстило. Значит, он неравнодушен к ней. Но его слова… Верность… Верность мужчины!

— Я поняла. — Лицо её болезненно исказилось, — вы поселите меня в своём доме и не позволите мне видеть никого, кроме домочадцев, а сами, как Эдмондо, будете развлекаться при дворе, а после я узнаю, — голос её зазвенел, — что вы, как жеребец, покрыли половину моих подруг! Я видела мужскую верность! Вон она, на погосте! — Он вскочила, её трясло. — Верность до гроба!

Чума оторопел. Какой ещё Эдмондо? Какие подруги? Какой погост?…А… медленно дошло до него. Изабелла… Он не знал, как звали оскоплённого Портофино мужа сестры Камиллы, а, может, знал да забыл, но понял, что речь о нём.

— Причём тут погост? — Песте вдруг снова почувствовал себя собой, к нему вернулись уверенность и спокойствие. Он встал. — Верность с моей стороны будет заключаться в том, что я… ну… пусть как жеребец, буду покрывать только тебя одну, моё тело будет принадлежать только тебе, я обязан буду любить тебя, как люблю я свою душу. Ты будешь телом и душой принадлежать только мне одному, подчиняться моим желаниям и никогда даже не помыслишь о другом мужчине. Я обязуюсь признать своими и вырастить детей, которых ты родишь мне, содержать и защищать тебя, пока я жив. — Он и сам не заметил, как перешёл на ты, и, игнорируя её трепет, мягко обхватил её. Сколько ночей он мечтал об этом? Она попыталась вырваться, но объятия его были железными. — Причём тут погост?

— Вы все обещаете… Эдмондо тоже говорил Изабелле… — слабо проговорила Камилла, задыхаясь. Она пыталась отодвинуть его от себя, но руки её оперлись в гранитную стену, они скользнули вверх, она снова уперлась в его плечи, но тут глаза их встретились. Что он делает? Как?

Чума же счёл дело решённым, приняв отсутствие весомого сопротивления девицы за её безоговорочное согласие, а некоторые возражения за обычную, видимо, в таких случаях формальность. Девицам, наверное, положено слегка поломаться. Мысль о том, девица не более в состоянии вырваться из его объятий, чем котёнок — сломать крепостное укрепление Альборноза, в голову ему не приходила.