Без семи праведников...

— Я? — удивился шут. — Ничуть не бывало. С каких это пор здравомыслие зовётся цинизмом? Люди утрачивают Бога, теряют понимание истинной Любви, и начинают звать любовью стремление к сношению. Вот это — цинизм и пошлость, трагедия бесовских времён. Но трагедии можно пережить, только смеясь над ними… Вот потому-то я и шут, Альдобрандо. А самый смешной способ шутить — говорить правду. В бесовские времена нет ничего смешнее правды, Даноли.

И кривляка, оставив на столе свечу и пустой стакан, вышел в тёмный коридор. Не торопясь, бесшумно прошмыгнул по каменным плитам, временами попадая в белые лужицы лунного света. Возле бани, вынув из кармана связку ключей, легко отыскал нужный, и ненадолго исчез за тёмной деревянной дверью. Вскоре снова показался в коридоре с двумя ночными горшками, которые поставил в нише за статуей Аполлона, недалеко от дверей фрейлин. Новый вояж шута обогатил подножье статуи ещё двумя горшками. Потом их стало шесть. Рядом Песте аккуратно положил моток бечёвки.

Тут на лестнице раздались шаги, и Чума услышал женские голоса, один из которых показался знакомым. И он не ошибся. Это была Камилла Монтеорфано, её сопровождала женщина средних лет, двигавшаяся медленно и тяжело дышавшая. Чума отошёл за колонну. Он понял, что они идут в покои герцогини, и не хотел попадаться им на глаза. Женщины разговаривали тихо, но эхо разносило их голоса довольно далеко. «Твои слова — просто боль, моя девочка. Пожалей меня. Если ты это сделаешь — что будет со мной? Я стара и немощна, кому я буду нужна? Пойми же, нельзя, чтобы чужая беда закрыла тебе глаза на мир и милосердие Господне…», говоря это, старуха закашлялась. Камилла ответила резко и нервно. «Мой братец Аурелиано сейчас не слышит меня и не обвинит в ереси, мама, но я и вправду не верю в милосердие Господне. Если бы Бог был милосерден — Изабелла была бы жива». «Она была в отчаянии и сама презрела милосердие Божье. Не кощунствуй, не делай мне больно». «В отчаяние её ввергла мужская трусость, подлость и измена!» — голос Камиллы зазвенел порванной струной. В ночной тишине едва слышно прошелестел вздох.

«Но не все же мужчины негодяи! Твой отец был образцом чести, твой дядя — человек большой души, и если бы ты не смотрела на мир искажённым болью взглядом, ты бы увидела, что среди мужчин много порядочных людей! Ты должна выйти замуж. Женщина без мужа — муха без головы. Ведь ты сама сказала, что мессир Грандони вчера спас тебя! Разве это поступок негодяя? Он тоже трус, подлец и изменник?» Камилла брезгливо усмехнулась. «Мессир ди Грандони не трус, но человек жестокий и безжалостный, ни во что не ставящий женское достоинство, готовый унизить всех, кто не одарён, подобно ему, большим умом. Мне не подобает так говорить, мама, это неблагодарность, но моя благодарность никогда не заставит меня закрыть глаза на его бессердечие и неспособность чувствовать чужую боль. Он не умеет любить». «День, когда ты похвалишь мужчину, наверное, никогда не настанет. Он не умеет… А ты?» Женщины медленно удалялись в темноту и их голоса вскоре затихли в глухих галереях замка.

Чума, снова оставшись один, задумался. Он не слишком-то был задет услышанным, но слова девицы всё же оцарапали. «Человек жестокий и безжалостный, ни во что не ставящий женское достоинство, готовый унизить…», «неспособность чувствовать чужую боль… Он не умеет любить…» Но что ему мнение неблагодарной глупышки? Однако было в разговоре женщин и иное. Они упомянули Аурелиано и ересь. Речь шла о Портофино? Почему Камилла назвала его братом? У Портофино нет сестёр — это Грациано знал точно. Что значат слова об отчаянии и милосердии Божьем? Речь шла, очевидно, об Изабелле Монтеорфано. Что с ней произошло?