Об этом романе можно было бы не упоминать, но однажды, разгуливая по квартире Марины, Плюснин почти нечаянно взял «почитать» тоненькую папочку, содержавшую несколько листков бумаги. Не больше пятнадцати-двадцати. Сам бы не ответил — почему, но вот, взял. А интерес возник, когда Марина упомянула, что там лежит какой-то очень интересный материал, оставшийся от ее дедушки по материнской линии, кстати, члена-корреспондента нескольких зарубежных академий.
Дома, начав читать, сразу же внутренне подобрался, будто прыгнул в ледяную воду. На листочках был воспроизведен, правда, в сокращении, рассказ о заговоре, который развивался одновременно с заговором Тухачевского, но, кажется, никак не был с ним связан.
В папочке, взятой со стола, содержалось столько фамилий, фактов и цифр, что запомнить их было невозможно. Да это и неважно. Для Плюснина это была такая дубина для войны с АрбВО, аж дух захватывало!
Теперь он мог их прижать так, что мало не покажется. Стоит показать, как могут проскочить к власти военные, в Кремле так перепугаются, что сразу же в министерство засунут своего, гражданского. А для АрбВО это — конец!
Ну, а если так, то можно и поиграть, нажимая на нужные педали.
И, когда пришла необходимость сменить род занятий и перейти в политику, папочку-то вспомнил наизусть и, как говорится, с «выражением». И вышел на Житникова. А уж его потом «нацелил» на Корсакова. Ну, а Корсаков отправился в Ярославль.
Тут, правда, ровное и гладкое повествование прекращалось. И прекращалось оно по его, Корсакова, вине. Из-за него же, из-за Корсакова и пришлось спешить, срочно разрабатывать операцию с этой девицей. Впрочем, удачно все прошло. Журналист, правда, врал, не сказав ничего хорошего о своих находках, и вранье Плюснин чуял «печенкой», но до поры до времени решил сделать вид, что «верит».
Если Корсаков молчит, значит, работает на кого-то. И, учитывая его, Корсакова, прошлое, заказчики его — снова те, сверху.
А с теми по-другому нельзя. Иначе — разжуют и выплюнут. Сколько раз так бывало.
План он разработал простенький, но надежный. Утром, помахивая сумкой, отправился на пустырь. Там побродил, будто заново разыскивая домик, в котором когда-то жили Нагатины.
Найдя, стал осматривать его, хотя осматривать было почти нечего. Крыши нет, стены разобраны. То ли на дрова, то ли кто-то увез на дачу, расширять хозяйство. Корсаков отыскал подпол, покрутился возле него, потом нырнул вниз. Пахнуло затхлой сыростью и, кажется, крысами.
Ждать пришлось недолго: наверху раздались шаги и голоса. Кто-то крикнул в провал подпола:
— Ну-ка, вылазь!
Корсаков подошел в лесенке, выходящей наверх, посмотрел на кричавшего, поинтересовался:
— Чего орешь?
Тот поманил пальцем:
— Сюда иди, разговор есть.
Ну, разговор, так разговор. Корсаков стал подниматься, и получил основательный удар по затылку. Удар настолько сильный, что, продолжая движение, он ткнулся лицом в пол. Вылез, прикрывая голову от ударов, но корпус ему обработали, правда, неумело.
Потом прекратили, обступили.
Корсаков, лежа на грязном полу, спросил вежливо, но без заигрываний:
— Че за дела, мужики?
— Ты кто такой, пень? — поинтересовался один из них, видимо, старший.
Корсаков огляделся. Нет, это не профи. Так, шпана. Местная шпана, которой такими делами проще зарабатывать на бутылку. С такими возни больше, чем пользы и удовольствия. Ничего потом толком и передать-то заказчику не смогут, если сам же и не скажешь все открытым текстом.
Четверо стояли без всякого расчета. Обступили и были уверены, что контролируют ситуацию. Ну, как хотите. Впрочем, следовало осмотреться. Грамотный человек может по едва заметным признакам понять то, что другие оставят без внимания.
Корсаков, приподнял голову, огляделся, стараясь изображать забитого дядьку, который всего боится. Сел, с удовлетворением отметив, что мужики совсем обнаглели и ситуацию больше не контролируют. Стал подниматься, встав на колени. Шпане нравится, когда «жертва» стоит на коленях, это их возвышает до положения «хозяев». А еще из такого положения удобно еще раз все осмотреть, что есть поблизости.
Смотри внимательно, Корсаков, внимательно! От твоей прозорливости сейчас многое зависит.
Нет, никого вокруг не было. Видимо, решили, что главное — не он, а то, что у него есть. Главное, дескать, бумаги. А с мужиком делайте, что хотите. Тоже кайф…
Дальше думать, к сожалению, не пришлось. Все тот же «старший» подошел к Игорю, схватил за грудки, рванул на себя:
— Где бумаги, петух?
Дергать человека на себя «за грудки» вот так, как сейчас делал этот придурок, — тоже искусство. Ему надо обучаться, иначе возможны неприятности.
Корсаков, встав на одно колено, крепко зажал руку «старшего», рванул вниз, заламывая кисть. Тот ойкнул от боли и неожиданности и резко наклонился. Очень резко. Так, что, слегка добавив ему по затылку, Корсаков вынудил «старшего» врезаться лицом в пол. Основательно, с шумом.
Компания ошалела: что такое? Так нельзя себя вести, если тебя четверо окружили. Поправка, трое: старший улегся надолго.