Без суда и следствия

Потом был только дождь, бесконечный осенний дождь и темные комнаты моей квартиры. Я болела несколько недель. Каждый день ко мне приходил молоденький врач и делал внутривенные вливания. Устоявшийся запах камфары стал неотъемлемой частью моего существования на земле. Юля не отходила от меня ни на минуту. Врач запретил мне читать газеты и смотреть телевизор (он считал, что от этого приступ мог повториться вновь), и Юля строго выполняла его распоряжения. Когда мне стало чуть лучше, явился Роберт.

– Мне очень жаль, что не смог вам помочь.

Как будто все могло пройти от его слов!

– Единственное, что теперь остается, – ходатайства о помиловании. Приговор должен утвердить Верховный суд страны, Генеральная прокуратура. Если они утвердят, тогда – комиссия по помилованию и, наконец, президент…

Я ответила:

– Не знаю почему, но больше никогда в своей жизни я не хочу вас видеть!

– Вы можете повторять это сколько угодно, но я все-таки пробьюсь к вашему мужу и заставлю его подать кассацию…

Роберт выполнил свое обещание. Позже я узнала, что Андрей от своего имени подал прошение о помиловании.

И я принялась писать кучи бесполезных бумаг, не вставая с постели. Я писала, куда только можно и куда нельзя. Писала под диктовку Юли и по собственному усмотрению, оставляя тысячи копий, которыми была завалена вся квартира, направляя свои письма и прошения трижды, четырежды в одну и ту же инстанцию.

Я не получила ни одного ответа. Ответы приходили в прокуратуру – через день. Юля ходила туда узнавать новости. Все мои надежды давно почернели, засохли, рассыпались в прах. Я не выходила из квартиры.

К концу октября Юля узнала, что Верховный суд и Генеральная прокуратура утвердили приговор суда: высшую меру наказания – смертную казнь. Комиссией прошение о помиловании было отклонено. Президент помилование не подписал. Единственное, чего удалось добиться, – отсрочки исполнения приговора на три месяца. Согласно всем юридическим кодексам и законам прошение о помиловании нельзя было подавать дважды. Исполнение приговора – в феврале. Три месяца жизни – декабрь, январь, февраль…

Глава 3

Я родилась в маленьком городке, где были только дома и дороги. Круглый год в воздухе кружилась серая пыль, и все, с чем ассоциируется у меня часть детских и юношеских воспоминаний, – только серые одноэтажные дома и обрубленные перекрестки улиц вдоль не вымощенных асфальтом мостовых… Я очень плохо помню родной город, не ощущаю к нему ни нежности, ни теплоты. Разве что пустоту (что еще можно испытывать к кучке одинаковых, уродливых строений), да и это постепенно стирается в памяти – никому не нужная часть прошлого, в которую я никогда не собиралась вернуться. Очень редко (чаще в снах) я видела отрезок сельской дороги, по которой куда-то бреду, и, просыпаясь, с трудом вспоминала, что так приходил (вернее, уходил от меня) этот самый родной город, где круглый год в любую погоду в воздухе кружилась серая пыль… В школе я изучала, что место, где я появилась на свет, не село и не город, а поселок городского типа с населением около 150 тысяч, филиалом педагогического института и четырьмя металлургическими заводами, ради которых, собственно, и возник городок. Достопримечательности дополняли так же несколько заплеванных кинотеатров и один Дворец культуры (сельский клуб). Мать родила меня в восемнадцать лет в законном браке. В то время она была студенткой экономического факультета университета и жила в городе, в общежитии, а мой отец – увы, это совсем не романтично – был таксистом сорока трех лет, да вдобавок еще женатым (не на моей матери). Следует естественный вопрос: откуда тут мог взяться законный брак? Но все было очень просто. Когда дражайший папашка понял, что мать не вешает ему лапшу на уши, а действительно ждет ребенка, он развелся со своей женой и женился на матери. Она бросила университет и, беременная, вернулась обратно в пэгэтэ с новоиспеченным мужем, чего до конца, собственно, ни ему, ни мне так и не сумела простить. Разумеется, я была виновата в том, что она вместо учебы развлекалась и по глупости залетела от сорокалетнего женатого козла! Впрочем, моя мать не вдавалась в тонкости, и я навсегда осталась у нее виноватой. Но сорокалетний соблазнитель женился и даже согласился на переезд! Вот какой благородный попался папашка! По словам матери, он тоже особо не радовался моему появлению на свет божий. А вот родители матери очень радовались по поводу того, что я родилась в законном браке. Их это устраивало больше, чем учеба незадачливой дочери в университете – за которую нужно было платить.