Без своего мнения. Как Google, Facebook, Amazon и Apple лишают вас индивидуальности

Милан Кундера был самым похабным романистом нашего времени. Лауреат оргии, великий стилист постельного унижения, художник запрещенных сношений во всем их разнообразии. Надо сказать, что своей одержимостью он вряд ли превосходил чешских писателей-современников. Йозеф Шкворецкий и Иван Клима тоже часто включали сцены секса – бурного, порочного, отвратительного, переданного во всех подробностях – в свои произведения. Это шедевры того рода литературы, которая способна возбуждать читателя сама по себе, но вряд ли это было главной целью авторов. Тоталитарное общество пытается уничтожить частную жизнь, в то время как литератор стремится эту территорию занять. Секс превратился в навязчивую идею, потому что он, на первый взгляд, служил убежищем от вездесущего государства. Это была изолированная территория и подлинный человеческий опыт, неподконтрольные государству.

Слежка в Интернете сильно отличается от слежки в тоталитарных государствах. Советский Союз и его государства-сателлиты следили за своими гражданами с тем, чтобы культивировать паранойю, воплощать в жизнь партийные догмы и в конце концов давать немногочисленной элите возможность удерживать недемократическую власть. В Интернете за нами следят с тем, чтобы компании могли эффективнее продавать нам свой товар.

Из того, что слежка в Интернете не тоталитарна, отнюдь не следует, что она для нас безопасна. За нами наблюдают, следовательно, нами можно манипулировать. Некоторые виды манипуляции мы приветствуем. Нас могут приводить в восторг рекомендации музыкального алгоритма; нам нравится, что нам показали рекламу кроссовок; без помощи компьютера мы бы не смогли сделать ни единого предметного вывода из этого океана информации. Но удобство, предоставляемое машиной, можно назвать иначе – отказом от свободы воли. Алгоритмы делают выбор за нас. Это не так плохо, поскольку мы отдаем себя на волю манипулятору в основном добровольно. Тем не менее у нас есть вполне справедливое чувство, что мы отдаем больше, чем хотели бы, и нами манипулируют в большей степени, чем мы осознаем.

Может быть, наше цифровое будущее так великолепно, как нам обещают, а может быть, это сошедший со страниц антиутопии ад. Но, как у граждан и читателей, у нас есть все причины вставлять палки в колеса механизма. Только государственная политика способна причинить заметный ущерб монополиям, все больше подчиняющим себе мир идей. Но мы можем найти время, чтобы добровольно выйти из зоны влияния этих компаний и их экосистемы. Речь идет не о полном отказе, а о том, чтобы выделить время на самих себя.

Чешские писатели искали прорех на ткани государства, через которые они могли бы ускользнуть от всевидящего ока. Бумага – в виде книг, журналов и газет – та прореха, в которую можем ускользнуть мы. Это местность вне контроля монополий, где мы не оставляем за собой цифрового следа и потому нас нельзя выследить. Читая слова на бумаге, мы избавлены от уведомлений, звуков доставленных сообщений и прочих вещей, пытающихся перехватить наше внимание и отвлечь от размышления. Страница дает нам возможность, на какое-то время в течение дня, оторваться от машины и вернуться к своей человеческой сущности.

Вопросы, вокруг которых построена эта книга, особенно чувствительны для нас, американцев. Мы считали себя авангардом двух революций: во-первых, научной, во-вторых, политической. Мы видели нашу страну в качестве всемирного инкубатора технологий, главного изобретателя планеты – и это идеально выражало наш национальный характер: республика была смелым экспериментом, пионеры которого уходили в неизвестность. Революция в технике, конечно, была неразрывно связана с Американской революцией[132]. И та, и другая были порождением эпохи Просвещения. Как для той, так и для другой была характерна вера в разум. Наши первые изобретатели – Франклин, Джефферсон – были горячими сторонниками политической свободы. Соединенные Штаты проповедовали технику и индивидуализм, распространяя их, как благую весть, по всему земному шару. Мы многое изобрели в обеих областях, дав миру электрическую лампочку и понятие о праве на неприкосновенность частной жизни, конвейер и свободу слова.

Эти революции способствовали одна другой. Они развивались совместно, и противоречия между ними случались редко. В основном нашу экономику – динамичную, склонную к ниспровержению авторитетов, высоко ценящую акт творчества, – создала политическая свобода. Изобретения укрепляли свободу, предоставляя новые средства для творческого самовыражения, реализации свободы передвижения, развития человеческих способностей.