Без тебя

– Хорошо, Лайла, – кивнула доктор. – Но это я надеюсь услышать кое-что от вас.

– Линн! – вздохнула Лайла. – Я все расскажу, если вы на самом деле хотите это знать. Только я не представляю, чем это сможет помочь.

– А о чем речь? – тихо спросил я у Лайлы.

– Как так вышло, что у меня случилась ремиссия.

– Понимаю, что дело щекотливое, – поморщилась Линн. – Просто мне кажется, что пришло время для откровенности.

Непроизнесенные слова повисли в воздухе. Пока эти слова еще не обрели форму, но я уже приготовился ловить каждое из них. Как мы сумеем снова добиться этого? Как быстро можно будет все организовать?

– А я не поставлю вас в щекотливое положение, Линн? Какой смысл во всех этих разоблачениях?

– Я не слышала ни об одном случае болезни Хантингтона, где бы наблюдалась ремиссия, не говоря уже о ремиссии, продержавшейся пять лет. Я теряюсь в догадках, Лайла, но дело даже не в этом. То, что они сделали с вами, является ключом ко всему происходящему. Когда я узнаю об этом, мы будем примерно понимать, чего ожидать дальше.

– Все равно ничего не выйдет, – вздохнула Лайла.

Теперь она сидела на своей койке, выпрямившись. Из ее носа уже не торчала кислородная трубка. Цвет лица был получше. Я размышлял о словах врача об антибиотиках. Не имею ли я к этому какое-то отношение?

– Один американский врач пролечил меня стволовыми клетками в мексиканской клинике. Сейчас он сидит в тюрьме.

– И больше вы ничего не знаете?

– Почему же? Знаю. – Вопрос врача одновременно рассердил и обидел Лайлу. – Невролог, делавший операцию, впрыснул полипотентные стволовые клетки в базальное ядро головного мозга.

– Какой вид хирургии?

– Стереотаксический.

– Сколько процедур?

– Две. Мне после первой же полегчало, а после второй началась ремиссия.

Спустя несколько секунд на лице Линн отразилась глубочайшая обеспокоенность. Глядя в пол, она покачала головой.

– До таких операций нам еще лет десять, Лайла, может, даже дольше.

– Мне все равно нечего было терять, – пожав плечами, произнесла Лайла, – в прямом смысле этого слова.

– Они впрыснули вам в мозг какую-то жидкость и сказали, что это стволовые клетки. С таким же успехом это могла быть туалетная вода. Вы бы не узнали.

– Ну, если бы я умерла, значит, умерла. А какой смысл мне было жить? Десятилетия медленного угасания. Это того стоило. Я получила пять лет полноценной жизни.

– Но… – произнесла Линн, явно пребывая в нерешительности, а затем запнулась, видимо, передумав.

Лайла вздохнула и принялась разминать шею, наклоняя ее в разные стороны.

– Да, Харуто лечился тем же. Не знаю, что пошло не так. Это была наша вторая процедура, но его организм повел себя по-другому, не так, как мой. Харуто так и не очнулся после операции. Я решила, что или врач допустил ошибку, или проблема была в анестезии.

– Давай отправимся в Мексику, – предложил я, окрыленный внезапно затеплившейся надеждой. – Мы полетим, как только ты немного окрепнешь. Обратимся в ту же больницу. Возможно, другой невролог…

Линн взмахом руки вежливо прервала меня.

– Кроме Лайлы и Харуто я сейчас припоминаю еще семерых пациентов, которые в надежде на исцеление отправились за море, в страны с менее строгими правилами в области медицины.

– Значит, у вас есть контакты, которыми мы можем воспользоваться?

– Вы неправильно меня поняли. Из этих семи у пятерых по возвращении не наблюдалось вообще никаких улучшений. Один больной умер, а еще у одного оказался поврежден мозг. Серьезный случай. Даже Харуто… Думаю, вы знаете, что он вернулся в состоянии овоща. Уже то, что Лайле удалось отыскать человека, который успешно прооперировал ее, не повредив при этом мозг и не занеся инфекцию, само по себе сродни чуду. Черт! Это даже еще не наука… даже близко не стоит. Готова поспорить, что, если вам удастся отыскать того же самого невролога и он повторит операцию, результаты будут другими.

– Даже не заикайся о том, чтобы я еще раз на это пошла. – Лайла устремила на меня взгляд, я открыл было рот, чтобы возразить, но она не позволила. – В прошлый раз это далось мне очень нелегко, а сейчас вообще все по-другому.

Она сжала мою руку. Я понимал, что эти слова обращены ко мне, но считал их полнейшей чушью. Я был уверен, что сейчас у нее еще больше причин бороться.

– Ты не должна сдаваться, – сказал я. – Ты не можешь. Пусть нам придется подождать несколько лет, но со временем эта операция станет вполне безопасной.

– Даже если врачи усовершенствуют лечение, даже если вскоре будет получено разрешение, у меня просто нет этих нескольких лет, Каллум.

Голубые глаза Лайлы умоляли меня понять. Сама по себе мольба в ее взгляде меня не обеспокоила. Испугался я умиротворения, отражающегося в них. Лайла на самом деле смирилась со своей болезнью, а значит, признала свое поражение.

– Ты не можешь этого точно знать.

– Знаю. Я чувствую. Я слышу это в собственном голосе, черт побери.

Лайла взяла мою руку и прижалась к ней щекой. Мои глаза наполнились слезами. Я открывал рот, словно рыба на суше. Мне хотелось с ней поспорить.