Без тебя

Она была бледной, ужасно бледной. Я видел на Лайле больничную рубашку под покрывающей ее простыней. Белая кожа на фоне белых простыней. Далее виднелись две завязки уродливого больничного халата. Лайла терпеть не могла спать в одежде. Должна была существовать веская причина, почему она так оделась. Я боролся с иррациональным желанием ворваться в палату, сорвать с нее халат и хотя бы переодеть во что-то поприличнее.

Ее руки лежали поверх простыни. Даже теперь, когда она спала, пальцы непроизвольно шевелились. Нет, это не было постоянным движением, лишь периодическими подергиваниями. Если бы я не знал, то подумал бы, что она просто видит сон. Движения были смутно знакомыми. Я попытался вспомнить, не замечал ли я, чтобы она так делала в Госфорде. Да, но тогда я просто не обратил на это внимания, сочтя за дурную привычку.

– Не будите ее, – попросил я, когда Пета подошла к двери.

Она повернулась ко мне, и, к своему немалому ужасу, я расплакался.

– Пожалуйста, Пета! Давайте сначала немного прогуляемся, прежде чем пойдем к ней.

Я не дал ей возможности ответить, повернулся и двинулся так спокойно, как мог, по коридору обратно к лифту, на котором мы только что поднялись. Я ткнул в кнопку первого этажа и, оказавшись в одиночестве, прижал сжатые кулаки к глазам.

Лайла еще не знала, что Пета со мной связалась. Несмотря на всю свою браваду в кафе, теперь, когда я очутился рядом с Лайлой, я осознал, что стою перед выбором, настоящим выбором. Теперь, когда мне известно, что она больна, я буду оплакивать Лайлу так или иначе, но я должен решить, хочу ли я наблюдать за тем, как она постепенно разваливается, теряя свою личность.

Последнее, что мне сейчас было нужно, это кофе, но я заказал себе чашечку. Я позвонил в офис, объяснил, что столкнулся с непредвиденной ситуацией и не знаю, когда вернусь. После этого я уселся за столик в кафетерии и принялся следить за тем, как уплывали минуты.

«Минуты, которые ты мог бы провести с ней», – напомнил мне ворчливый голос в голове.

Если я буду постепенно ее терять, мне следует проводить каждую секунду рядом с ней, впитывать в себя Лайлу, прежде чем болезнь полностью похитит ее у меня.

Или я могу вернуться домой, в не до конца отремонтированную квартиру, съесть стейк, выпить молока и посмотреть глупую передачу по телевизору… А еще можно пойти на работу и отсидеть в офисе до конца рабочего дня. Я смогу отыскать, чем заполнить пустоту. Остаться с Лайлой – значит стать свидетелем того, как пустота, оставшаяся после нашей разлуки, постепенно возвращается и становится даже больше.

Шло время. Слезы то и дело появлялись в уголках моих глаз. Я замечал, что на меня смотрят незнакомцы, но ничего не предпринимал.

Ко мне подошел старик с воротничком священника и уселся напротив.

– Могу я чем-то помочь, сын мой?

Я взглянул в его бледно-голубые глаза, обрамленные сеточкой морщин, и произнес:

– Как вы можете верить в Бога, если мир настолько ужасен?

Священник печально улыбнулся.

– Неправильно поставлен вопрос. Именно потому, что мир настолько ужасен, я и верю в Бога.

Задыхаясь, я прикрыл глаза.

– Если у меня и была вера, сегодня я ее потерял.

– Можно с вами немного посидеть?

– Сидите, если хотите.

Он молча сидел рядом довольно долго. Возможно, молился. Потом он протянул мне через стол свою визитку, пожал руку, после чего так же молча ушел.

Вскоре после этого пришла Пета и тоже села напротив. Взглянув на визитку, лежащую на столе, она негромко рассмеялась.

– Помню, когда Джеймсу поставили диагноз, это был шок. Я боролась, видит Бог, как я боролась. Я таскала бедолагу по медицинским светилам, врачам, знахарям, шаманам, травникам, натуропатам, духовным гуру… – Согнув визитку вдвое, она поставила ее на столешницу словно палатку. – Хуже всего оказалось то, что никто не сумел помочь. Конечно, я могла понять, что врачи просто не в состоянии его спасти. И я понимала, что из множества знахарей ни один не обладает достаточным уровнем квалификации, но мне казалось просто немыслимым, что никто, вообще никто не мог ничего сделать… вообще ничего, ни индивидуально, ни коллективно, несмотря на все мои мольбы, помощь и старания. Болезнь просто прогрессирует, и нет такой силы на свете, которая могла бы хоть немного это замедлить.

Я потянулся за визиткой священника и смял ее в кулаке. Пета положила руку поверх моего кулака и слегка сжала.

– Если вы хотите уйти, я вас пойму. По правде говоря, я смогу вас понять куда лучше, чем кто-либо другой, Каллум.

Пета была сильной женщиной. На ее лице застыло упорство. Я даже завидовал этой ее силе воли.

– Извините, что я вообще поставила вас перед выбором, но я не могла отпустить ее без того, чтобы позволить вам самому принять решение.

Я смотрел на столешницу. Ее покрывали царапины. Возле того места, где стояла моя чашка из-под кофе, верхний слой покрытия был напрочь соскоблен моими ногтями. Сколько я так просидел, бездумно скребя ногтями стол, потерявшись в своем горе? То, что сознание не знало, что делает тело, пугало.

Блин!