Без тебя

Пета вновь пожала мне руку. Еще один взгляд в эти до боли знакомые глаза – и выбор был сделан. Я вспомнил тот случай на пароме много месяцев назад, когда здравый смысл попытался вмешаться и я задался вопросом, подходим ли мы друг другу. Я помнил, как мои чувства к ней раздавили эту мысль подобно тому, как давят крошечное надоедливое насекомое. И на этот раз при столкновении с еще более здравым смыслом я поступил таким же образом.

– Схожу в уборную и приведу себя в порядок, – сказал я с уверенностью, которой не чувствовал. – Потом мы поднимемся к ней.

* * *

Лайла проснулась. Она сидела, опершись на подушки, почти лежала. Из ноздри ее торчала кислородная трубка. Лайла хмурилась. Она смотрела на стоящий перед ней на подносе чай. Когда Пета распахнула дверь палаты, я заметил, что Лайла прикасается к пакетику со сладким печеньем с таким видом, словно перед ней больное животное. Я рассердился на медперсонал. Я знал, что Лайла не привередлива к пище. Стоит дать ей морковку или банан, и она будет довольна. Зачем кормить ее печеньем длительного хранения? Идиоты.

Она подняла глаза, и наши взгляды встретились. Миллион чувств отразился на ее лице. Вина. Стыд. Грусть. Горе. Страдание…

Радость. Облегчение. Счастье.

– У тебя неприятности, Пета, – прошептала Лайла, прежде чем у нее сморщилось лицо и она зажала себе рот ладонями.

Ее речь изменилась. Теперь Лайла говорила слегка невнятно, словно пьяная, а еще немного неестественно.

Я подбежал к койке и нежно обнял ее так, словно она была птицей с перебитым крылом. Палату огласил плач, перешедший в рыдания. Понятия не имею, кто из нас рыдал громче.

– Тебе не следует видеть, как умирает человек, когда ему осталось самое большее несколько месяцев. Я не могу просить тебя стать частью этого, Каллум, просто не могу.

– Ничего страшного. Мне все равно, что там следует или не следует. И не беда, если ты меня за это возненавидишь. Если даже тебе осталось десять минут, я хочу быть рядом.

Лайла уткнулась лицом мне в плечо. Спазматические движения ее рук, прижатых к моей спине, внушали страх. Не менее тревожным был рвущийся из ее груди плач. Я слышал, как закрылась позади Петы дверь, когда она покидала палату. А еще до меня доносились звуки больницы, размеренный писк кардиомонитора и тихий свист воздуха. В самом враждебном, чужом мне месте, при обстоятельствах, которые несравнимы с моими худшими кошмарами, я ощутил себя так, словно вернулся домой.

– Пожалуйста, не прогоняй меня снова, Лайла. Мы справимся с этим вместе, – прошептал я, прижавшись ртом к ее волосам.

Я глубоко вдохнул, ожидая ощутить ее неповторимый запах, однако антисептическая стерильность больницы лишила Лайлу индивидуальности. Я уже готов был похитить ее из этой палаты и вернуть домой, туда, где она вновь станет собой.

– Что бы ни случилось, пожалуйста, давай пройдем этот путь вместе.

* * *

В тот день мы вели себя сдержанно. Я только что осознал беду, мои раны были слишком свежими. Мы просто не могли долго разговаривать. Я держал ее за руку. Потом я заснул на койке, держа Лайлу в своих объятиях. Медсестра попыталась отослать меня домой поздно вечером, но я заявил, что добровольно, без применения физической силы, никуда не уйду. После долгих переговоров мне предоставили для сна каталку, установив ее возле ее койки.

Утром пришла врач.

– Каллум! Это Линн Оверли, мой невролог, – представила Лайла на удивление молодую женщина в белом халате.

У Линн оказались огромные зеленые глаза и пышная копна белокурых вьющихся волос. Ростом она была с меня и имела широкие плечи олимпийской чемпионки по плаванию. Она напоминала амазонку, но, несмотря на ее физическую силу, присутствие этой женщины, как ни странно, успокаивало.

– А это Каллум Робертс, мой мужчина.

Мой мужчина. О, как же мне хотелось, чтобы она назвала меня так! Я не плакал, когда умерли мои родители, но теперь всякий раз, когда кто-то открывал рот, готов был разрыдаться.

– Приятно познакомиться, Каллум. Вы выглядите гораздо лучше, Лайла. Ваша диаграмма также заметно улучшилась со вчерашнего дня. Как я понимаю, наконец-то вы начали принимать те антибиотики, которыми я давно пытаюсь вас накормить.

Линн взяла висящий в изножье койки Лайлы планшет с зажимом и пробежала глазами написанное на бумаге.

– Я и чувствую себя намного лучше. Когда я смогу вернуться домой?

Линн вернула планшет обратно, пододвинула табурет и уселась, почти касаясь бедра пациентки.

– Вот об этом я как раз и хочу поговорить, Лайла. Пришло время для откровенного разговора и продвижения вперед.

– Продвижения вперед? – криво усмехнулась Лайла. – Неужели вы нашли лекарство от этой болезни и забыли мне сказать?

Сожаление, отразившееся на лице врача, подсказало, что происходящее она принимает куда ближе к сердцу, чем рекомендовано людям ее профессии.

– Если бы это было так… – Линн перевела взгляд на меня. – Каллум! Вы не хотите немного прогуляться?

– Нет, – возразила Лайла. – Если Каллум желает остаться здесь, пусть услышит все, что вы собираетесь мне сказать.