Глаза открываю в больничных стенах. Надо понять без паники, что я помню. Так. Я въехала в область. Позвонил Ян, я взяла телефон в руку и ответила. От дороги я не отвлекалась, но какой-то идиот на повороте на скорости вылетел на встречку. Помню, как телефон выскользнул из рук и посыпалось битое стекло. А дальше — ничего.
Пытаюсь пошевелить ногами. Получается! Слава Богу, значит, позвоночник цел. Голова трещит, но это когда-нибудь пройдет. Левая рука не двигается — она в гипсе. Перелом, наверное. Но правая свободна. В груди тоже болит сильно. Ребра сломаны? Скорее всего. Ничего, вылечусь. Я жива. Не умерла тогда, когда избавлялась от ребенка, не умерла и сейчас. Значит, еще для чего-то я нужна на этой земле.
В палате яростно пищат приборы, к которым я теперь привязана. Хоть и больничный интерьер вгоняет в тоску, на вид здесь очень даже прилично. Неужели такой ремонт отгрохали в центральной районной больнице?
Не успеваю ответить себе на свой вопрос, как в палату входит медсестра.
— Евгения! Наконец-то вы пришли в себя! Это замечательно! Сейчас врача позову!
— Подождите секунду.
— Слушаю.
— У меня сломаны ребра?
— Да вы не волнуйтесь, это все лечится, главное, позвоночник не пострадал и большой кровопотери удалось избежать.
— Я в районной больнице?
— Что? — кажется, она меня не понимает. — Да нет же! В областной.
— В областной? Меня сюда перевезли?
— Нет-нет. Я расскажу, что слышала, а потом пойду звать врача. К вам очень быстро после ДТП приехала скорая из районной больницы, оказали первую помощь, но сразу сказали, что вам нужна операция в городе. И за вами тут же прислали вертолет санавиации. Представляете, как повезло? Еще и смена у нас была лучшего хирурга, так что вас сразу собрали и залатали.
— Вертолет… санавиации?
— Я слышала, что это организовал лично глава МЧС.
— Дядя Андрей…
— Ну вот, кому генерал, а кому и дядя Андрей. Повезло вам, Женя. Правда, очень повезло. Ну ладно, я за врачом.
Правда вот, позвать врача она не успевает, потому что в палату врывается Самойленко. Реально врывается, и я не успеваю понять, как он оказывается на корточках у моей кровати, как моя здоровая правая рука попадает в его руки, почему по его щеке вдруг катится едва заметная слезинка, а мои глаза тоже синхронно заполняются слезами. Я знаю — все то, о чем говорила сейчас медсестра, сделал для меня он, едва узнав об аварии. Сколько прошло часов или дней? Счет времени я давно потеряла. Но я точно знаю, что человек, которого я люблю всю свою жизнь, даже если когда-то пыталась это отрицать, сейчас сидит рядом, сжимая мою ладонь, и плачет, потому что я жива. Потому что мог меня потерять, но спас.
— Жека… Больше никогда так не пугай, — он освобождает одну руку и смахивает предательскую слезу, заставляя себя дальше держаться при мне. — Не вздумай даже. Больше никуда не отпущу и буду лично следить, поняла?
— Ян… Спасибо…
— Не мне, а бате надо говорить спасибо.
— Нет, тебе. Это все благодаря тебе.
— Какая теперь разница? С тобой все будет хорошо, это гораздо важнее.
Кажется, мои подсохшие было слезы начинают литься с новой силой.
— Ян, но зачем я тебе такая нужна? Меня выгонят из театра, я теперь долго не смогу выйти не сцену, у меня куча проблем, а главная — я больше не могу иметь детей.
Он напрягается, это заметно, но быстро берет себя в руки, словно я сообщила что-то совсем обычное.
— Ты уверена?
— Я была у разных врачей, и все в одну душу говорят одно и то же.
— Они — врачи, а есть еще кое-что посильнее их, — он кивает на потолок, имея в виду небо. — Оно тебя спасало, и только ему решать, что будет с тобой. Но даже если ты не сможешь, Жень, это ничего не меняет. Я люблю тебя. Любую. Давай поженимся?
— Ты сейчас серьезно?
— Конечно. Как только ты поправишься. А какого еще знака свыше ждать? Я их достаточно увидел. Больше не хочу тебя терять, отпускать, больше не сомневаюсь.
— Ян, только один вопрос. А можно… оставить фамилию отца?
Закусив губу, Ян раздумывает, но не слишком долго. Я знаю, что любой парень хотел бы, чтобы его жена носила его же фамилию, но думаю, он поймет.
— Если ты так захочешь, то да, Жень. Выбор будет за тобой, у тебя есть время подумать. А сейчас надо выздоравливать и приходить в себя.
— Молодой человек, вам пора, — нашу идиллию нарушает медсестра.
— Иду, — говорит Ян, а сам не может оторваться от меня.
Я верю, что теперь так будет всегда. Вместе и не отрываясь.
Все то время, что я находилась в больнице и затем дома на постельном режиме, Ян был со мной. Он взял себе отпуск, а когда положенные дни закончились, работал из дома, фактически поселившись у моей мамы, чтобы постоянно быть рядом. Мы провели вместе так много времени, что, кажется, пытались наверстать упущенные по моей вине годы. Ян делал для меня все, что только мог, и я снова вспомнила, что значит жить по-настоящему. Даже будучи забинтованной и перевязанной, побитой и склеенной заново, я чувствовала себя максимально живой. Я знала, что люблю, а меня любят… не хочется говорить «в ответ». У нас нет первого и ответного, у нас одно на двоих.