Без тринадцати 13, или Тоска по Тюхину

— Сложившаяся ситуация, — спокойно продолжил он, — требует от нас высочайшей ответственности, железной дисциплины, еще более безоговорочного соблюдения самого священного для нашей армии принципа — принципа… м-ме… единоначалия! Как говорил великий Суворов, только не Виктор тьфу, тьфу на него! — не перебежчик на сторону врага! Как говорил другой, настоящий Суворов: «Сам погибай, а приказ вышестоящего… м-ме… начальника — выполняй!» А поскольку такового (тут опять раздался гогот товарища майора Лягунова), поскольку такового на данный момент нет в наличии, предлагаю немедленно избрать на освободившуюся вакансию самого, на

Глава девятая. От рядового М. - свидетелю и очевидцу В. Т.

Но здесь вновь все происшествие скрывается туманом, и что было потом решительно неизвестно.

Н. В. Гоголь. «Нос»

Ну что, поди, думал, уже и не напишу? Чего греха таить кое-какие предпосылки к этому были: дошло до того, что вчера среди бела дня с «коломбины» свинтили передние колеса. Бежал на обед — были, а когда, налопавшись свининки, вернулся, их не стало, как Германской Демократической Республики. Да и вообще тут творится такое — Шекспир бледнеет!.. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз, в иной, более располагающей к патетике, обстановке. А сейчас о земном, о нашем с тобой, Тюхин, самом насущном: о творчестве. Ты как там — хорошо сидишь? Стул под тобой, часом, не ломаный? Ну, все одно — возьмись, на всякий случай, за стол, а лучше за стеночку, а то еще, неровен час, упадешь. Романчик-то я, в некотором смысле, завершил! И слово «Конец», как ведется, написал и «ай да, сукин сын!» воскликнул, только вот в пляс не пустился, да и то исключительно из опасения нарушить равновесие на лишившейся колес «коломбине»… Чувствуешь слог? Это все он — мой роман о Зеленом Зюзике! А может и не о Зюзике, может, и вовсе не о нем, совершенно не о нем, правда, выяснилось это, Тюхин, в самый последний момент и так странно, так вопреки задуманному… Ну да — все по порядку!..

Итак, мы остановились на том, что юный наш герой, по странному совпадению, тоже Тюхин, так и не повесился. Более того, — он обрел друга, и такого, бля, задушевного, что хоть стой, хоть падай, а полежавши, поднимайся и тащись опять на чердак с веревочкой. То и дело часики на руке у Витюши чирикали и он слышал канифольный, за душу берущий голосок Зеленопупого Зануды: «Застегни пуговицу! У тебя пуговица на гимнастерке расстегнута!», или — «Ты почему не отдал честь товарищу сержанту Филину? Это нарушение Устава! Немедленно вернись назад и отдай ему честь!», а то и того хлеще: «Ты не забыл с какой ноги нужно начинать движение в строю?.. Нет, назови конкретней! Я боюсь ты опять все перепутаешь!» А однажды после отбоя эти чокнутые часики щебетнули засыпающему Тюхину: «У тебя опять кака!» — «Какая еще „кака“?!» — подскочил Витюша. «Внимание, цитирую: „И был рассвет, как атомный удар…“ „Как а…“ Получается — „кака“. Неужели не слышишь? У тебя что, поэтический слух отсутствует?» «Доста-ал!» — зеленея от злобы, простонал Витюша и в сердцах засунул этого новоявленного Крыщука* в голубую пластмассовую мыльницу.

Одним словом, дошло до того, что когда однажды солдатик открыл мыльницу и не обнаружил в ней часиков, он даже вроде как и обрадовался. «Ну что ж, значит, так надо», — философски подумал рядовой Тюхин… Минуточку-минуточку! Да что же это я! Не Тюхин, а конечно же — Эмский!.. «Ну что ж, значит так надо, — подумал рядовой Эмский, чуть было не ставший, по причине на глазах прогрессирующего авторского склероза, Тюхиным. Пропали и пропали. Мало ли! Вон из клуба беккеровский рояль пропал — и ничего! И небо на землю не рухнуло, советская власть не кончилась!..»

Впрочем, ровно через сутки часики обнаружились у Витюши под подушкой. После команды «подъем» он, зевая, сунул туда руку и аж вздрогнул, нащупав нечто круглое, шибанувшее его электрическим током. «Меня Шпырной украл! — зашипел Зюзик на ухо солдатику. — Это неслыханно! Надо немедленно доложить товарищу майору Лягунову!» — «Ну уж ты это… Скажешь тоже», пробормотал Витюша, испуганно оглядываясь.

Долго ли, коротко — пришла, наконец, пора уезжать в строго засекреченный Тютюнор, на ракетные стрельбы. «Если отличусь, меня оттуда в отпуск пошлют», — размечтался Витюша. — «В качестве свидетеля и очевидца?» — восхищенно чирикал его задушевный друг. — «В качестве отличника боевой и политической подготовки!»