Без Царя…

Я по поводу карточных долгов имею мнение противоположное, но молчу пока, бездумно поглядывая на заходящую в кафе молодящуюся даму с тремя детьми. Впрочем, не слишком пристально…

— Вы, Алексей, и без меня знаете живость характера вашего батюшки! — снова перешёл он на «Вы», как бы подчёркивая всю сложность ситуации, — Он и смолоду такой был… живчик. Остатки семейных капиталов промотал весьма резво, да и…

Лев Ильич весьма выразительно промолчал, дав мне додумать, что дражайший родитель промотал не только семейные капиталы и последние родовые земли, но и небогатое приданое матушки. А возможно, и не только… доходили до меня слухи, что за папенькой есть грешки разного рода, наподобие занятия в долг без отдачи, каких-то невнятных и бестолковых авантюр и прочего сора того же рода.

Собственно, это одна из причин, почему родовитый дворянин, пусть даже и промотавший состояние, не смог построить чиновничью карьеру, так и оставшись на одной из самых низких ступеней. Да, он не светоч разума… но право слово, видывал я сановников куда как глупее папеньки!

А всё тоже… репутация, мать её! Такой себе замаранный человечек, который вроде и отскрёбся кое-как, но всё ж таки не до конца. Ну нельзя такого повышать, нельзя!

Точнее, в принципе можно… Но если бы Юрий Сергеевич продемонстрировал хоть толику здравого смысла и желания поменяться, то дело другое. А у него всё какие-то авантюры, азартные игры, сомнительные компании…

Так и остался до седых мудей пескариком, в чиновничьем пруду, всех достоинств которого — знатное происхождение и некоторая моральная нечистоплотность. Да-да… в некоторых случаях это тоже может быть достоинством. В очень немногих случаях…

— Хм… — подаю голос просто ради того, чтобы не выглядеть вовсе уж бесчувственным, — долги батюшки?

Всем своим видом показываю колебание. Дескать, где он, а где я… а репутация дражайшего родителя, равно как и рода, замарана по самые уши.

— Эхе-хе… — по-старчески завздыхал Лев Ильич, — понимаю ваше сомнение! Батюшка не вы…

Он снова поковырял мороженое и как бы нехотя, набрав на самый кончик костяной ложечки, сунул её в рот, при этом всем своим видом показывая, что не очень-то и хочется, но раз уж пришли в кафе…

— Не вы… — повторил он и снова зачерпнул мороженое, — Я прекрасно понимаю ваши сомнения, и, говоря по совести, нахожусь на вашей стороне.

«— Сука! — у меня глаз чуть не дёрнулся, — на моё стороне он! Не знал бы, какую роль в этой дурнопахнущей истории ты играешь, так наверное, поверил бы!»

— Вы человек молодой, отчасти эмансипированный, — разглагольствовал он, уже вполне живо подъедая мороженное, — а батюшка и репутация рода…

Замолчав, он еле заметно пожал плечами, всем своим видом показывая, что не согласен с таким подходом, и более того — не понимает его! Но как человек взрослый, умудрённый опытом и обременённый образованием, не смеет навязывать другим своего мнения.

«— Сука… будь я подростком, меня бы эта „репутация Рода“ более чем проняла! По больному бить пытается, а всё туда же… на моей стороне, помогальщик хренов.»

— Репутация… — вздохнул он, отскребая мороженое со стенок, — это не пустой звук! Но да, понимаю… молодость, склонность с решительным, и я бы даже сказал — отчаянным поступкам. Но видите ли, Алексей…

Со вздохом отставив мороженщицу в сторону, Лев Ильич замолк, глядя слегка в сторону и как бы собираясь с мыслями. В эту минуту он необыкновенно походит на врача, собирающегося сказать родственникам больного, что надежды не осталось.

— Видите ли, Алексей… — повторил он, — Юрий Сергеевич проиграл…

Он замолк, пожевав губами и как бы подбирая слова. Но видно, что они уже у него на языке, и всё это отрепетировано.

— … в неудачное время, — наконец подобрал он слова, — Я не думаю, что свадьба вашей сестры расстроится из-за этого, и уже тем более маловероятно, что может возникнуть проблема с вашей учёбой в университете. Но тем не менее, ситуация несколько… с душком. Вряд ли позволительно начинать семейную жизнь со скандала, да и знакомство с однокурсниками, поверьте моему опыту, может выйти не слишком удачно.

Хмыкаю, неопределённо пожимая плечами и делая ту многозначительную гримасу, которую позволительно иметь подростку, не желающему отвечать в данный момент ни «да», ни «нет». Я её в своё время долго подбирал и репетировал…

— Разумеется, — Лев Ильич просветлел лицом, как бы подсказывая выход, — Юрия Сергеевича можно признать недееспособным, нуждающимся в опеке! Он, признаться, в последнее время несколько… хм, пошёл вразнос. В таком случае всё его долги автоматическим образом аннулируются.

— Правда… — он слегка нахмурился и на короткое время замолк, как бы перебирая варианты, — весь вопрос в том, кому в таком достанется опека. Вы, Алексей Юрьевич, эмансипированны только частично…

Не договорив, мой собеседник замолк, предоставляя мне возможность додумать «радостную» для молодожёнов новость, взять на себя опеку над дражайшим родителем. Может быть, свадьбу это и не расстроит…