Без Царя…

Не я один такой умный, вышедший на Викжель с предложением союза. Но я первый, догадавшийся отделить агнцев от козлищ…

… хотя разумеется, у леваков свои представления о том, кто из них агнец, а кто — козлище! Они ведь тоже хотят как лучше! Просто по-своему…

Очень надеюсь, что за эти недели кадеты, эсеры «центристы» и социал-демократы из «неопределившихся» досыта наелись саботажа от коллег, и взглянут наконец на сложившиеся в профсоюзе реалии трезвым взглядом. Выкидывать из Викжель леваков, разумеется, никто не собирается… наверное.

Но железнодорожникам нужно наконец определиться, выработать какую-то стратегию, объединиться и начать переговоры, а коллег-леваков просто поставить перед фактом! Всё честно, хотя и несколько на грани фола, но… не центристы начали грязную игру!

Левые радикалы в профсоюзе в явном меньшинстве, и в нормальных условиях, без саботажа и слива профессиональной информации собственным партиям, они просто проиграли бы на голосовании. Именно поэтому они старались не допустить его…

Собственно, моя роль в данных переговорах проста, и заключается по большей части в донесении информации заинтересованным сторонам, и непременно втайне! Ну и разумеется — в личном авторитете. Каком ни есть. Авторитет, он и в обычное время работает неплохо, а во времена потрясений даже удивительно, но бывает так, что на нём одном всё и держится!

Тезисы самые простые: усиление политического веса, поддержка вооружённой силой, наведение порядка и бесконечное «Пока мы едины…», повторяемое на все лады.

— … студенчество как объединяющая сила… — и снова невнятное бормотание, когда лучше не пытаться вслушиваться в словесную кашу.

Дожевав пирожок, некоторое время сижу с прикрытыми глазами, потом делаю большой глоток порядком остывшего кофе и разворачиваю следующий. Кстати… покосившись на путейцев, согласованно черкающих что-то в тетрадках и явно пришедших к некоему консенсусу, двигаюсь поближе к «буржуйке» и ставлю кофейник на горячую поверхность. Это ещё долго может продолжаться…

— Да, и охрана! — слышу тенорок, — Непременно вооружённая! А то какое-то безобразие, право слово…

Киваю машинально… и зеваю. Хочу спать, но нельзя. Ещё полчаса, может час, и пойду в Университет, рассказывать о том, что им предстоят переговоры с профсоюзом железнодорожников.

Примут… вообще не переживаю об этом. Ну то есть мне вставят всякого разного за самоуправство, это уж как пить дать. Но от переговоров не откажутся, уж в этом-то я уверен!

Усиление политического веса… высшая цель… улучшение снабжения… я знаю, на что и как нужно давить. Это, если отбросить политическую составляющую, достаточно обычные переговоры, знакомые любому бизнесмену.

Собственно, я так и строю свою стратегию, оставив политическую составляющую на откуп Совета. Пусть резвятся… не жалко. Кто там подпись первым поставит, какие пункты добавят или уберут, что будут править, это уже без меня.

— Алексей Юрьевич… — торопливо дожёвываю и допиваю кофе, обтирая пальцы о полушубок, — мы с товарищами согласны на переговоры…

— Алексей?! — неподдельно изумился Мартов, резко развернувшись на влажной брусчатке, — Тебя же…

Он замолк, подбирая слова, и в кои веки не зная, чего сказать. Ну и я тоже… не знаю.

— Лёшка?! — на меня налетел Левин, обнимая, тормоша, пожимая руку и снова обнимая, — Живой! А говорили, убили тебя!

Он рад, рад искренне и промороженной душе становится чуть теплей. Друг…

— Ага… — зеваю, стараясь не слишком широко открывать рот. Вымыться и сменить одежду мне удалось, а вот спал я за последние трое суток, дай Бог часов пять, и то урывками, — Четыре раза.

— Чего четыре? — не понял Илья, вскидывая брови и вопросительно уставившись на меня.

— Убили меня четыре раза, — отвечаю машинально, ежась на стылом ветру, и поглядывая одним глазом на подготовку студентов, занимающихся с инструкторами штыковым боем, — Ну то есть пытались убить. Нет, так-то больше… но именно что меня — да, четыре раза.

Левин мрачнеет и прорывается что-то сказать, но покосившись на Мартова, молчит, лишь плотнее сжимая челюсти. Машинально отмечаю это, но никаких выводов не делаю. Потом…

Эмоциональной окраски в настоящее время нет, от усталости и недосыпа эмоции будто выцвели, остался лишь чистый разум и рефлексы. Позже, знаю по опыту, сторицей всё вернётся, и скорее всего, в самое неподходящее время. Зябко… март во всей красе, с температурами около ноля, сыростью и ветрами, пронизывающими насквозь всё и вся, невзирая не одежду. Как ни оденься, а всё равно выйдет потно, холодно и не так.

Ёжусь, пытаясь плотнее закутаться в пальто, но тщетно. Вроде и одет по погоде, даже с некоторым запасом, а вот поди ж ты!

Я уже простыл, кости ощутимо и очень неприятно ломит, ноюще болит голова, но вроде как не грипп, ну или по крайней мере — не испанка! Нет кашля, хрипов, тошноты и диареи, чёрных пятен на щеках и прочих пугающих признаков.

— Пойдём внутрь, что ли, — предлагаю я устало, нахохлившись и ссутулившись, — разговор есть.

— Действительно! — взрывается энтузиазмом Левин, — Заодно и расскажешь, где пропадал, товарищ Галет!