Без Царя…

Развернув вкусно зашуршавшую промасленную бумагу, осторожно принюхиваюсь, сглатывая набегающую слюну и с трудом удерживаясь от того, чтобы не впиться в печёное тесто с утробным рычанием давно не кормленного дикого зверя. Пахнет…

… одуряющее. Желудок нетерпеливо квакнул и сжался предвкушающе, а слюна выделилась в вовсе уж непотребных количествах, как у собаки Павлова. Кусаю, и непроизвольно зажмуриваюсь от наслаждения. Жую медленно, раскатывая во рту каждую крошку, рассасывая её и проникаясь волшебным, восхитительным вкусом почти хорошего теста с начинкой из промороженной картошки, щедро сдобренной перцем и луком, и не очень щедро — маслом.

Пахнет тестом, маслом, картошкой, металлом, смазками и всеми теми запахами, которыми богаты железнодорожные станции. Восхитительный запах!

Проглотив первый кусочек, облизываю губы, прислушиваюсь к радостному урчанию желудка, и сняв с массивной глиняной кружки почти чистую дощечку, делаю ма-аленький глоток, обжигая губы крепким, горячим и очень… очень сладким кофе!

«Хорошо!» — мурлычет внутри меня кто-то большой и первобытный, потягиваясь и зевая, показывая белые клыки.

… и я ним соглашаюсь. Действительно ведь, хорошо! Вкусная еда, кофе, под задницей тюк сена, брошенный на доски теплушки ближе к дверям. На плечах, поверх пальто, лежит огромный, пахнущий маслом и металлом полушубок, и озноб, ставший уже почти привычным, потихонечку сходит «на нет». Не надо никуда идти, бежать, прятаться, ждать…

— … и всё-таки, господа, — доносится до меня разговор, — я считаю…

… кусаю, и жую медленно-медленно, жмурясь от наслаждения. Глоток…

— … здравая ведь идея, — слышу простуженный басок, — и как мы сами не…

— Ну, не преувеличивайте, Дмитрий Иванович! — с некоторым раздражением отвечает другой, — Кхе! Я бы…

Слушаю их краем уха, не вникая совершенно, но запоминая почти дословно. Анализ и прочее… потом. Сильно потом. Я ем…

Два дня не ел и почти не пил, а это, я вам скажу, то ещё испытание! Никому не советую ни повторять, ни проверять себя на выносливость и моральную устойчивость. Ниже среднего удовольствие. Сильно.

В общем-то, волевой человек, не имеющий хронических заболеваний и проблем с желудком, может безо всякого вреда поголодать и дольше. В нормальных условиях.

А вот голодать на сухую в середине марта, развлекаясь попеременно пробежками и томительно долгим ожиданием то на чердаке, то в не отапливаемом сарае, а то и под вагонами, это несколько… сложно. Надеюсь, обойдётся без серьёзных последствий, и за два-три дня я малость оклемаюсь. Хотя…

… не с моим везением. Озноб проходит, но ощущение ломоты в костях никуда не делось. Нужна баня, чай с малиной, и, наверное, врач.

Где-то глубоко внутри засела тревога, но я слишком устал, слишком голоден и буквально выгорел постоянным пребыванием в стрессовой ситуации. Всё потом… потом буду переживать. Болеть тоже — потом…

Начиналось всё здраво, продуманно и просчитано, но у Судьбы были свои планы, и почти сразу всё понеслось какой-то дурной бондианой. Не той, кинематографичной и романтичной, с красивыми девицами и роскошной жизнью Героя, когда даже опасности выходят из-под пера лучших сценаристов. Совсем не той…

Было запалённое дыхание, запах мочи в загаженных переулках, дерьмо на подошвах ботинок и на рукаве, ползанье по-пластунски под вагонам…… и разговаривающие о внуках немолодые рабочие с красными повязками на рукавах, оставшиеся лежать в вонючем переулке…

… как потом оказалось — зря.

Бывает и так, да… и куда как чаще, чем хотелось бы. Гражданская, она такая. Когда нет чёткого обозначения «свой-чужой», линии фронта и уставной формы, события такого рода…

… нет, не хочу вспоминать. Ни сейчас, ни потом, в мемуарах. Не было!

Кусаю пирожок и медленно жую, наслаждаясь каждым мгновением. В нескольких метрах от меня спорят члены Викжель, расположившиеся прямо в открытой теплушке, стоящей на запасных путях почти напротив моей.

Я так устал, что мне почти всё равно, что они там решат. Я ем… а глаза закрываются от усталости.

Самым сложным было — не донести своё предложение до железнодорожников, а донести его так, чтобы о нём не узнали находящиеся в Викжеле большевики и левые эсеры. Та ещё публика…

Не сказать, что они беспринципны и подлы, но у левых, да собственно, и правых радикалов, своё виденье того, что такое хорошо. Нечто вроде священного писания, которым и до́лжно руководствоваться верующему человеку, и если оно расходится с жизненными установками других людей, то тем хуже для них! Железной рукой ко всеобщему благу… наверное.

Я не очень-то понимаю их логику, да и течений среди леваков столько, что они между собой спорят больше, чем с политическими оппонентами. Тот самый случай, когда написание «Исус» или «Иисус», и человеку со стороны не понять, почему ведутся принципиальные споры из-за таких мелочей, а у верующих — горение глаз и еретиков на кострах.

Леваки в железнодорожном профсоюзе все до единого достойные люди и прекрасные специалисты, доказавшие не на словах, а не деле, свой профессионализм. Но они люди, со всеми слабостями и недостатками.