Без Царя…

— И то правда, — охотно согласился со мной Федька Янчевский, — ерунда какая-то! Кто ж в такое поверит?

… и тут же, без перехода:

— А ты действительно не говорил с ним? — с той простотой, что хуже воровства, склонив голову набок, поинтересовался Янчевский.

— Ой… — тут же смутился гимназический приятель, сообразивший наконец, что ляпнул глупость, — я не это…

Вздыхаю, давясь словами и не желая продолжать разговор. Если уж Федька…

— А может, коньячку? — прервал он неловкую паузу и подмигнул сперва одним глазом, а потом другим, — Шустовского? Я знаю, где его папенька хранит! А? Да и повод есть?

«Детский сад…»

Очень хочется сказать ему… ну или хотя бы вздохнуть, посмотреть выразительно… Папенькин коньяк, Боже…

«Он ведь даже не понимает» — подсказывает подсознание, и я, чтобы не обидеть Федьку, киваю согласно. Бред, ну бред же… но хотя Янчевский чуть старше меня, он ещё гимназист, мальчишка, и просто не понимает, какую ерунду он сейчас несёт. Но…

… пью. А потом раскуриваю папенькину же сигару, пока Федька с воодушевлением рассказывает о своих планах, спрашивает меня о разных разностях и сам же отвечает почти на все свои вопросы.

Я устал. Финальный аккорд дался мне очень тяжело, а уж домучивание с передачей дел и подавно. А ещё и репортёры…

Собственно, они не самая главная проблема, а так — довесок ко всем прочим неприятностям. Мысленно я уже в Париже, и настроение даже не чемоданное…

Не знаю, как правильно назвать это состояние. Всё время ловлю себя на том, что с недоумением смотрю на окружающую меня действительность. Дескать, а где Монмартр? Где Елисейские поля? Какого чёрта я делаю здесь, ведь только что был там, на парижских бульварах! Говоря по-простому — крыша едет, и притом жёстко.

А уехать не могу… война. Основные боевые действия Гражданской войны ведутся сейчас в Москве и ещё двух-трёх крупных городах, что уже делает ситуацию вовсе уж непростой. А если учесть, что все… буквально все стороны пытаются с большим или меньшим успехом оседлать железные дороги, то и вовсе…

Мелькают, разумеется, идеи и идейки из серии «замаскироваться и уехать тайно», но пока я их отбрасываю в сторону. С моей своеобразной (а главное — запоминающейся!) физиономией, которая ныне известна всей России, да при отсутствии хоть сколько-нибудь внятного опыта подпольщика, предприятие представляется совершенно безнадёжным.

Поезда нынче ходят медленно, и едва ли не на каждой станции проходят обыски. По крайней мере, если говорить о маршруте Москва-Петербург, что и не удивительно. В Петербурге власть у левых радикалов, с большевиками во главе, а в Москве пока одерживают власть центристы и правые эсеры. Не слишком уверенно, но с достаточно заметным перевесом.

Другие маршруты не настолько напряжённые, но заметно более длительные, так что получается… а чёрт его знает, что получается! В Малороссии заявили о независимости, но пока не определились, кто будет собственно правительством, а кто — оппозицией, и переговоры ведутся в том числе и вооружённым путём. А сторон, что характерно, не две и даже не три!

Это если не считать монархистов, большевиков и правых эсеров… А среди них тоже есть течения, фракции и мнения, отличающиеся порой кардинально, так что прения, в которых точку ставят пулей, случаются с интересной регулярностью. Политика фракции при этом, что характерно, порой меняется самым неожиданным образом!

Ехать через Крым… те же яйца, только в профиль! В Воронеже бузят, на Дону казаки кричат о Казакии, рисуя на картах что-то вовсе уж завиральное, а иногородние, что характерно, имеют иное мнение!

А немцы? Восточный Фронт посыпался, и Россия вышла из войны, но немцам это уже не могло помочь.

Страны Антанты приняли капитуляцию Австрии и Германии, а мы…

… остались не у дел. Считанных недель не хватило, чтобы пусть формально, но войти в состав стран-победительниц. А вышло так, как вышло…

Но вопреки всему, на западе развалившейся Российской Империи всё ещё есть немецкие войска! Правда, теперь они называются фрайкорами[65], и это как бы немного иной статус… Но он есть, этот статус!

Сложный, запутанный… они одновременно подчиняются своему правительству и Антанте, считаясь заслоном от большевистских орд до становления собственных национальных армий. Число сторонников большевиков не настолько велико, чтобы называться ордами, но…

… инциденты были. Всякие.

Леваки ещё не озвучили лозунг о «социально близких», но идейная опора на пролетариат, как движущую силу Революции, у большевиков уже прозвучала, притом давно и не раз. А пролетариату, как известно, кроме своих цепей терять нечего, приобрести же они могут весь мир!

Вот некоторые представители пролетариата и восприняли этот лозунг чересчур буквально, изрядно попортив репутацию большевикам. Впрочем, последние особой чистоплотностью никогда не отличались[66]!