Читаем Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни полностью

То, что сам Ник не учился в университете, меняло дело. Значит, он не пытался превратить меня в свое подобие. Скорее наоборот. Зачем-то же он проделал этот долгий путь и показал мне все это! И я решил, что Ник все-таки отличный чувак, когда не пьет.

Образование стало сквозной темой той недели. В пятницу вечером, после хоккейного матча, отец сказал, что если я буду упорно заниматься хоккеем, то могу получить стипендию Гарварда или Йельского университета. Я спросил, почему он сам там не учился.

– Ну, мне это было не по средствам, – ответил отец. – Кроме того, я не играл в хоккей и не участвовал в лыжных гонках. А Калифорнийский университет был прямо под боком, и он тоже очень неплохой.

– Почему тогда мне нельзя туда поступить?

– Можно. Но Гарвард лучше.

* * *

Мы опять находились на озере Тахо, в Скво-Вэлли. Это была важная гонка – участники, занявшие три первых места в общем зачете, от юниоров-3 до юниоров-5, допускались к отбору в юношескую олимпийскую сборную и гарантированно попадали на чемпионат Южной Калифорнии.

В то утро за завтраком я непринужденно болтал с новыми товарищами из команды: описал, как мы с отцом рассекали целину, поделился хоккейными успехами, рассказал о серфинге в Мексике и том, как нырял бомбочкой в скрытый от посторонних глаз горячий источник. Они слушали, широко раскрыв глаза и улыбаясь во весь рот, и задавали мне кучу вопросов – не то что соседские мальчишки, чьи лица не выражали никаких эмоций. Я чувствовал, что меня ценят, и пришел от этого в такой восторг, что проболтал без умолку весь завтрак и с нетерпением ждал обеда.

Снег был твердый, и тренер Ян сказал, что сегодня трасса очень компактная – такие обычно делают в Европе. Она пролегала по тому же холму, что и слаломная трасса на зимней Олимпиаде 1960 года. Отец позвонил Элу и сообщил ему об этом. Мы дважды съехали по трассе. Маршрут был очень напряженный, без легких участков, с двумя крутыми спусками.

В первом заезде я держался впереди и довольно легко занял первое место в общем зачете. Это придало мне уверенности. Во втором заезде я въезжал в канавы, меня так и швыряло от поворота к повороту. На протяжении всего забега я был близок к тому, чтобы потерять контроль.

Я победил в своей возрастной категории и занял третье место в общем зачете. До конца выходных отец называл меня Ингмаром Оллестадом.

В машине по дороге домой я озвучил свои надежды и мечты.

– Думаю, я смогу победить в чемпионате Южной Калифорнии в следующие выходные и попаду в юношескую олимпийскую сборную.

– Еще как! – подтвердил отец.

Глава 25

«Я тяжело дышу. Значит…

…живой. Повезло, что не ударился о дерево, при таком-то кувырке».

Кожа на животе горела огнем, голова гудела и кружилась. Мне чудилось, что среди падающих с неба снежинок вальсируют прозрачные алмазы. Я подумал, не уснуть ли мне. Ведь это всего лишь страшный сон. Проснусь, и мы как раз приземлимся в Биг-Бире, и отец вынесет меня из самолета.

Постепенно мой взгляд сфокусировался. Желоб стал шире. Каменистые бортики с каждой стороны сравнялись с поверхностью склона. Видимо, уже недалеко до лесистого участка.

Я привстал. Склон был не такой уж крутой. Я слегка расслабил мышцы, и на меня тут же нахлынул поток образов. Вот кудрявые волосы отца, прижатая к коленям голова, повисшие руки… А вот его фигура превращается в ледяную скульптуру, и ее накрывает саван из тумана.

Я попытался отогнать видение. Разум мой метался, отчаянно пытаясь уйти от осознания того, что отец умер. Мне нужно было увидеть голубое небо. Нужно было подняться куда-нибудь за пределы этой серой вселенной, где царили смерть, боль и холод. Но вокруг были лишь пепельные облака, давившие на меня со всех сторон. Вопреки всему я постарался представить, что у меня еще будет счастливая жизнь где-то вне этой мути. Ничего не вышло. Мне показалось, что я – огонек, который борется против сильного ветра, один-одинешенек в целом мире. Мне уже не хватало бессвязного бормотания Сандры.

Я сидел и сидел, глядя на проход. Наверное, он вел к лесистому участку где-то там, за туманом. Мой разум был настолько задавлен жуткими обстоятельствами, что отказывался давать какие-либо команды. «Я не могу. Я больше не могу», – повторял голос у меня в голове.

Но тут тело начало двигаться само, словно мышцы услышали голос отца: «Давай, Чудо-Мальчик. Ты сможешь!» И я встал на ноги.

Я добрел до сосны на другой стороне желоба и отломил пару ветвей. Счищая иглы, вдруг ощутил знакомый аромат хвои, который придал мне сил и разбудил мой разум. Мелькнула идея. Я опустился на пятую точку и покатился вниз, зажав в каждой руке по палке. Они позволяли сдерживать скорость и уворачиваться от деревьев и камней.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное