Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

– Приготовиться к старту! – сказал стартер и начал обратный отсчет. Я поправил защитные очки под ободком шлема, почувствовал, что из мочевого пузыря вот-вот хлынет, и плотно сжал ноги, вовремя остановив струю. Потом выдвинул палки за стартовые ворота, поместив наконечники в специальные углубления. Руки у меня были вытянуты вперед, как у Супермена в полете.

– Два… один… старт! – объявил стартер.

Я вытолкнул грудь вперед, а палки отвел назад. Пятки пошли вверх, и я сделал упор на носки. Прежде чем ботинки коснулись стартовых ворот, все мое тело уже устремилось вперед. В первый поворот я начал входить высоко. Проскочил в ворота и сразу свернул, готовясь к следующему повороту. По мере того как нарастала крутизна склона, канавы становились все глубже. На выходе из углублений лыжи изгибались и, распрямляясь, подкидывали меня вверх. Поэтому на следующем повороте я подтянул колени к животу и почувствовал, как лыжи проскочили канаву. Осталось пройти одни ворота, а за ними начиналась змейка: пять быстрых переходов с канта на кант – пять быстрых поворотов в компактно расставленные ворота. Выскользнув из змейки, я увидел стенку канавы, уходившую вниз под прямым углом. Я въехал в канаву и стукнулся коленными чашечками о подбородок. Искры из глаз, вкус крови во рту. Я не успевал к следующему повороту. Почти ничего не видя, я вонзил в лед канты лыж, затем резко вытащил и, оттолкнувшись, взмыл вверх. Все это отняло у меня какое-то время. Когда лыжи коснулись земли, я развернул их в нужном направлении и, прежде чем сгруппироваться для прохождения следующей канавы, сплюнул кровь. Перенес вес с одной стороны на другую. Еще одна впадина с зазубренными краями. Тонкая работа кантами. Движения легкие, кошачьи. Мне удалось снова войти в хороший

ритм.

Переезжая финишную черту, я поперхнулся кровью, откашлялся и сплюнул на снег. Отец ехал рядом. По его широченному оскалу я сразу же все

понял.

– Я первый? – на всякий случай уточнил я.

– Ага. Но осталось еще два участника, – ответил отец. – Ты в порядке?

Я кивнул.

– Сейчас стартует Ланс, – сказал я, указывая на вершину холма.

Ланс пронесся по змейке и со всей дури влепился в ту канаву с отвесной стенкой. Его отбросило назад, на пятки лыж, и до самой финишной черты он так и не восстановил управление. Мы с отцом повернулись к табло. Мое суммарное время оказалось меньше.

Следующий гонщик пролетел поверх канавы и перевернулся. Дисквалификация.

Отец кивнул. Поглядел на меня. Безмятежное выражение лица. Мягкая улыбка.

– Ты победил, Оллестад.

Я вскинул вверх руки и снова сплюнул кровь. Мы с отцом глядели друг на друга. Я очень отчетливо видел его лицо. Неровный, бугристый лоб, переходящий в темя; алмазные искорки в голубизне глаз – хрупких, чуть надтреснутых стеклышек. Внезапно я увидел его другим – молодым, полным грандиозных амбиций, и вспомнил, что когда-то он хотел стать профессиональным бейсболистом. Отец гляделся в меня, как в зеркало, и изучал так, словно во мне было нечто такое, чем он восхищался и даже хотел обладать.

– Да, задал ты им жару! – сказал отец.

– Спасибо, – ответил я.

К нам подъехал тренер команды Маунтин-Хай и хлопнул меня по заднице.

– Отлично откатался! – похвалил он.

Тренер тоже глядел на меня во все глаза. Чувство было такое, будто в ладонях у меня пылает маленький костерок, и каждый хочет насладиться его теплом.

– Наконец-то, – сказал я.

Глава 27 Я отвернулся от…

…прикрытого ветками тела Сандры и оглядел окрестности. С места катастрофы я наметил ориентиры: овальный снежный козырек и узкое ущелье под ним. Нужно было аккуратно спуститься по козырьку и, если повезет, форсировать ущелье. А там я найду поляну и где-то под ней, в лесах, увижу дорогу, которая приведет меня к жилищу.

Снежный козырек казался отличной трассой для моей энергосберегающей техники – скольжения на пятой точке. Я тронулся, и через несколько минут поймал себя на том, что огибаю все встречающиеся на снегу объекты – осколки камней, бугры, следы животных и к тому же подбадриваю себя криком, как будто съезжаю по слаломной трассе. Сочтя этот игривый порыв легкомысленным, я перестал кричать и поехал строго вниз, поворачивая только для того, чтобы сдерживать скорость.

Через триста метров скат сузился и перешел в ущелье. Его стенки поднимались, как две приливные волны, готовые вот-вот столкнуться друг с другом, и я находился в самой его сердцевине. Склон стал круче, и я чередовал тактику: то съезжал на попе, то полз на животе, втыкая в снег палки.

Чуть ниже характер поверхности изменился: теперь это была шероховатая скала, кое-где покрытая снегом, а угол наклона приблизился к 30 градусам. Склон становился слишком опасным. Придется двигаться только на животе.