Читаем Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни полностью

С левой стороны каменная гряда вновь образовывала массивный борт, а последний участок желоба переходил в небольшой ручей, струящийся вдоль основания борта. Я двинулся за течением и увидел в ручье следы крови. Сознание того, что теперь я спускался быстрее и вполне мог успеть до темноты, придало мне сил. «С таким темпом у меня есть шанс», – повторял я себе.

Вскоре скальный борт сгладился, и передо мной открылся небольшой обрыв. Прямо у себя под ногами я увидел Сандру. Она лежала на спине, носки сапог торчали вверх. На белом снегу выделялись ее темные волосы, разметавшиеся вокруг головы. Я боялся позвать ее, боялся, что она не пошевелится.

Сандра лежала на затерянном посреди льда лесистом участке, где росли высокие ели. Прямо над ней валялось мое сиденье из самолета. Я стоял как вкопанный, не мог сдвинуться с места. Снег, подобно зыбучему песку, облепил мои бедра. Я наклонился, чтобы выдернуть из снега насквозь промокшие кеды, и почувствовал жжение в каждой мышце ног. Пошатываясь, я двинулся к Сандре и окликнул ее. Но она не ответила.

Глаза широко открыты, кожа – багрового оттенка. Я стоял над ней, а она смотрела на меня в упор. Я опустился на колени, и от усталости ноги задрожали. Я встряхнул ее.

– Ты меня слышишь? Сандра! Сандра! У тебя же открыты глаза!

Я наклонился и заглянул ей прямо в лицо:

– Ты просто поскользнулась, – сказал я. – Все будет хорошо. Давай, пойдем!

Сандра глядела в свинцово-серую пелену, и тело ее было твердым, как манекен. Мертва… Ее пристальный взгляд помешал мне понять это сразу.

Моя ошибка – слишком сильный рывок вперед на том желобе – тяжестью навалилась на мои плечи, и нужно было от нее избавиться. Сперва я топал и брыкался, как зверь, а потом весь съежился, и мне почудилось, будто я обрастаю новой кожей, толще моей. Я сидел скукожившись: царящая повсюду смерть и мрачные перспективы на будущее выжали из меня все соки, опустошили мое тело. У меня уже не было сил стыдиться; их не было вообще.

Я сидел не шевелясь и терял драгоценное время. Затем издал утробное рычание, от которого по телу прошел поток энергии. Встал на четвереньки, поднялся на ноги. Потом потратил еще несколько бесценных минут, наломав еловых веточек и покрыв ими тело и лицо Сандры. Неприкрытыми я оставил только глаза.

– Я должен идти, – сказал я.

Глава 26

В пять утра в воскресенье…

…мы выехали из Топанги и отправились на чемпионат по слалому. На нас с отцом были джинсы «Левис» и футболки, а на Сандре – парка. Я пристроился на заднем сиденье «Порше». Подо мной, рядом с лыжными палками, стояла хоккейная сумка – вечером после соревнований мне предстояла игра. Всю дорогу до Биг-Бира мы с отцом пели песни в стиле кантри, а Сандра спала на подушечке, прислоненной к окну.

Был ясный денек. Над курортом «Сноу Саммит» взошло солнце, и за подтаявшим желтоватым снегом нарисовался розовый ореол. Я позавтракал с ребятами из команды Маунтин-Хай и с удивлением узнал, что сегодня выступаю за их город. Отец объяснил, что для участия в чемпионате Южной Калифорнии я должен представлять одну из местных команд, а не команду Инклайна, хотя я и родом с глубокого юга. Он сам все устроил и в своей обычной манере привел меня в совершенно новый мир с таким видом, будто это сущий пустяк.

Я попробовал взглянуть на ситуацию под другим углом, без нервов и суеты – это был излюбленный прием отца. Изменилось только название, все прочее оставалось прежним – то же снаряжение, та же гора, те же лыжи, та же гонка. Посмотреть на это с такой точки зрения оказалось куда проще, чем протестовать. После завтрака отец подарил мне прекрасный новенький лыжный свитер фирмы «Спайдер», который и довершил метаморфозу.

За последние несколько дней снег затвердел до состояния льда. К полудню он подтает. Отец надеялся, что старт не будут затягивать и мой второй заезд не придется на слякоть. Трасса была почти такая же, как в Скво-Вэлли, – крутая и узкая.

В 9.30 я совершил первый заезд, выбрав агрессивную, даже слегка нагловатую, манеру. Чтобы скомпенсировать неудачный угол кантиков, приходилось буквально вдалбливаться в лед. Но все же я разделил первое место с Лансом, который выступал за Биг-Бир.

Во время первого заезда девочек солнце было уже высоко, и снег потихоньку размягчался. Отец сказал, что со стороны океана, который был всего в 130 километрах отсюда, на нас стремительно надвигается влажный воздух. А когда девочки закончили, из-за гор донеслись холодные дуновения и появились легкие облачка.

– Давайте, крошки, – сказал отец, обращаясь к облакам. – Принесите нам холод.

После обеда небо облепили клочковатые полотна кучевых облаков, прохладный бриз дул, не переставая, и снег оставался достаточно жестким для того, чтобы сыграть мне на руку.

– Расслабься, Оллестад, пусть все идет, как идет! – напутствовал меня отец.

– Входи в повороты высоко над воротами. Поворачивай гладко и плавно, Норман, – напомнил тренер команды Маунтин-Хай.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное