Без Веры…

В университете, будь то Испания или Германия, я по одному-два семестра изучал изобразительное искусство просто потому, что нужно было закрыть определённое количество гуманитарных "кредитов" в ВУЗе. Научился отличать Тициана от Врубеля, запомнил, почему Малевич велик, и не слишком хорошо, но всё ж таки помню историю появления абстракционизма, кубизма, фовизма и далее.

Буде у меня появятся хоть сколько-нибудь заметные средства в будущем, можно будет попробовать вложиться в искусство. Имеются у меня и такие планы, но всё это очень смутно. Искусство, особенно авангардное, чётких критериев не имеет, да и вообще – та ещё бабочка Брэдбери!

Ещё научился простейшим приёмам рисования, но… кисти? Краски? Тем более, по словам вдовы, некоторые из них её муж делал сам "по стародавним рецептам"!

… в общем, сошлись на двадцати пяти рублях, и у нас обоих, сдаётся мне, осталось ощущение, что его здорово надули! Но как бы то ни было, заняв денег у знакомого букиниста (Прасковья Никитишна боялась ждать), я расплатился с ней честь по чести, и менее чем через час отправил посылку с красками, кистями и холстами маме.

* * *

От душного зноя снова начали ныть виски, и я, поколебавшись, направил свои стопы в тургеневскую читальню. Дома сёстры, которые в это время только встают, и видеться с ними сейчас решительно не хочется, по крайней мере – не сегодня.

Экзамены они сдали относительно благополучно и ныне пребывают в самом благодушном расположении духа, редкий для них случай. Другое дело, что мучимые скукой, и думая, что оказывают мне этим благодеяние, сёстры начинают докучать мне своим досужим любопытством.

Рассказать о Сухаревке, переводах и репетиторстве мне не сложно, но они до сих пор не могут уложить в голове, что я разительно изменился, и видят меня всё тем же меланхоличным тюфяком, как раньше, только что по какой-то прихоти Судьбы ставшим вдруг везунчиком. Отсюда недоверие к рассказанному, фырки и обидные переглядывания.

Вообще, с этим отношением нужно что-то делать. Не то чтобы я хочу стать для них безусловным авторитетом, но как в таком разе мы будем ехать через полыхающую Гражданской страну, я решительно не представляю! Они же иногда просто назло что-то делают!

У меня есть два года на то, чтобы исправить ситуацию, а если нет… Не уверен пока накрепко, но если вдруг что, выплывать буду в одиночку. Я их люблю, но всё ж таки не настолько, чтобы погибать из-за их дурости, и не настолько, чтобы оставаться в стране, если им захочется жить среди родных берёзок.

– Да что ж ты будешь делать! – скривился я, поймав себя на тех самых депрессивных мыслях, не выветрившихся после ночных кошмаров. Сплюнув и поймав сразу несколько осуждающих взглядов, я не стал дожидаться, пока кто-нибудь из прохожих начнёт меня воспитывать, менторским тоном читая нотации, и поспешил в библиотеку.

Тургеневская читальня встретила меня тишиной, прохладой и тем запахом не бумаги даже, а исключительно только книг, знакомый каждому, у кого дома есть хотя бы несколько полок с литературой.

– Доброе утро, Иван Ильич, – негромко здороваюсь с пожилым библиотекарем. Отношения у нас почти приятельские, я тут с некоторых пор начал притаскивать сюда небезынтересную литературу с Сухаревки. А у библиотекарей есть свои обменные фонды, связи с букинистами и достаточно сложные схемы пополнения читальни. В общем, моя благотворительность, что называется, пришлась "в жилу", притом обоюдно. Появились некоторые знакомства… но об этом рано говорить!

– Доброе, Алексей Юрьевич, доброе, – расцветает тот в улыбке, и перегнувшись через стойку, пожимает мне руку, – Ну-с… что в этот раз будете брать?

– Даже не знаю, Иван Ильич, – вздыхаю я, – но наверное, что-нибудь для лёгкого чтения.

– Да-с? – он удивлённо смотри на меня поверх очков, так что я поясняю:

– Мигрень, Иван Ильич. Сейчас отошёл малость, но заниматься переводами или читать серьёзную литературу я решительно не в состоянии! Дайте что-нибудь на ваш вкус.

– Хм… – он задумывается ненадолго, и вскоре приносит мне несколько "путешествий". Это скорее дневники натуралистов, ценные не художественной составляющей (которая, впрочем, присутствует, слог по крайней мере лёгкий), а обилием рисунков, фотографий и литографий. Самое то, чтобы посидеть в тишине и во благе, не столько даже читая, сколько листая и проваливаясь в грёзы.

– Благодарю! Кажется, самое то, что нужно! – раскланявшись с библиотекарем, отправился за столик, выбирая место подальше от людей. Сегодня я особенно мизантропичен и нелюдим.

Я надеялся просидеть так если не до вечера, то по крайней мере до обеда, но увы. Немолодой дородный господин со смутно знакомой физиономией, покряхтывая, начал устраиваться напротив меня, обдавая запахами пота и помады для волос, используемой, судя по всему, с щедростью просто необыкновенной.

– Доброе утро, Алексей, – начал он бесцеремонно, с тем несколько вальяжным, барственным тоном, что лично у меня вызывает раздражение, – прошу прощения, что отвлекаю тебя…