Без видимых повреждений

В нескольких комнатах дальше по коридору еще один офицер в отставке играет «Ронни» с другими стажерами. Тяжело смотреть, как полицейские пытаются вести свои первые переговоры. В голосах слышится неуверенность, а сценарий пугающе правдоподобен, как для них, так и для меня. И не важно, что на самом деле мы в типовом комплексе кирпичных зданий невдалеке от магистрали Сан-Диего. В большинстве своем переговоры проходят по телефону, между людьми, которые не видят друг друга до самого конца (и во многих случаях – никогда). На третий день тренинга Кит Груелл делает электронную рассылку с новостной статьей. В Джорджии бывший лейтенант убил бывшую жену и ее нового парня. Сделанная после предыдущего инцидента запись камеры наблюдения показывает, как в три утра он, несмотря на присутствие полиции, пытается ее ударить. Угрожает прямо при бывших коллегах: «Ты прекрасно знаешь, чем это кончится». И всё равно в ту ночь его не арестовали. Ему приказали сдать всё оружие. Но он смог достать пистолет. Еще один случай произошел в Орландо всего за несколько недель до начала тренинга: по прошествии двадцати одного часа осады бывший парень с приводами за рукоприкладство убил четырех заложников (все они были еще детьми), а затем совершил самоубийство.

На протяжении всего тренинга рассказы о реальных случаях не сходят с уст участников – накопившиеся за годы службы истории педагогов (большинство из них сейчас на пенсии). Истории, разворачивающиеся в реальном времени, пока стажеры сидят в классе и учатся. Истории, случившиеся совсем рядом и на другом конце страны. Ежесуточно мы слышим про разгневанных мужчин, напуганных женщин, беззащитных детей. Нескончаемый поток историй делает отыгрываемые сценарии очень реалистичными, придает им значимость. Полицейские говорят, и в их бестелесных голосах я слышу неуверенность и тревогу, страх ошибки, отчаянные попытки подобрать ту самую фразу, которая станет их спасительным мостиком.

Все отыгрываемые на этом тренинге сценарии – реальные дела. Когда-то Ронни и Мелисса действительно были вместе, и оказались в точно такой же ситуации, которую разыгрывали офицеры на этой неделе. На следующий день Груелл рассылает еще одну статью о взятой в заложники жертве домашнего насилия. А тем же вечером в аэропорту, пока мы ждем рейсов у своих ворот, от нее приходит еще одно письмо. А когда я, вся заплаканная, наконец возвращаюсь домой, в почте меня ждет еще одно сообщение.

Практически везде, куда я ездила в процессе написания этой книги, я выезжала на вызов с местной полицией. Я старалась как можно чаще совершать такие выезды вечерами по выходным (возможно, само собой разумеется, что меня практически всегда определяли к самому либерально настроенному и компанейскому офицеру, хотя один раз – в Вашингтоне, округ Колумбия – меня закрепили за женщиной-полицейским, которая работала на вызовах четвертый раз и казалась взвинченной до предела, когда мы втайне наблюдали за ней по просьбе начальства. Я немного забеспокоилась, когда она спросила, с собой ли у меня бронежилет). Я спрашивала их о домашнем насилии, которое совершают полицейские, и в целом об оружии и вызовах по бытовому насилию. И повсюду, от Калифорнии до Массачусетса, мне отвечали, что поступают одинаково и с коллегами, и с гражданскими абьюзерами.

Я не поверила никому.

А про оружие все они сказали, что хотели бы, чтобы у гражданских его было поменьше.

Вот этому я поверила.

Оружие делает работу полицейских в разы опаснее и гораздо менее предсказуемой и, в отличие от гражданских сторонников ношения оружия, все они прекрасно понимают, какой хаос их ждет, если участники конфликта вооружены. Как говорил мой бывший муж: «С оружием не ведут переговоров». По его мнению, если прибегнуть к дипломатии, шанс разрешить дело бескровно для всех, а не только для преступника, гораздо выше.