Без видимых повреждений

Рабочая группа Монтаны сформулировала и другие рекомендации, основываясь на деле Мишель. Они рекомендовали автоматический запрет на контакты с нарушителем, арестованным в связи с нападением на сожителя или члена семьи; сегодня Роки запретили бы связываться с Мишель из тюрьмы. Кроме того, был рекомендован систематический метод предупреждения жертв о скором освобождении их абьюзеров после того, как они отбыли срок или заплатили залог. Помимо этого, любой жертве, которая отказывается от своих показаний, как это сделала Мишель, рекомендовано предоставить информацию о домашнем насилии, включая адреса и телефоны находящихся в ближайшей доступности служб поддержки. Надеюсь, в будущем доказательные обвинения станут более жесткими.

Некоторые рекомендации появляются в отчетах рабочей группы Монтаны и других штатов из года в год. Среди них – всё более широкое внедрение опросника по оценке рисков, а также устранение технологических разрывов связи между гражданскими и уголовными судами и между правозащитниками и полицейскими. И, конечно, подготовительные семинары снова и снова попадают в этот список. Чего не скажешь о контроле за оборотом оружия; по крайней мере, в Монтане.

В разговоре со мной Салли много раз возвращалась к моменту, когда Мишель узнала, что Роки выпустили под залог. Салли рассказывала, как ее дочь мгновенно изменилась, как вся ее уверенность улетучилась. «Она была убеждена, что Роки пробудет за решеткой хотя бы некоторое время», – говорит Салли. Конечно, нет никакой возможности узнать, могли ли вышеперечисленные изменения сохранить жизнь Мишель Монсон Мозур и ее детей. Это будут гипотетические рассуждения. А уверенным можно быть только в одном: если ничего не делать, ничего не изменится. И знаете, в чем был непоколебимо уверен каждый, с кем я разговаривала в Монтане? В том, что смерть Мишель Монсон Мозур спасла много жизней.

Что же будет дальше

Прошло много времени, прежде чем я все-таки посмотрела семейные видео, которые мне передал Пол Монсон. Салли рассказала, как раньше постоянно пересматривала их, просто чтобы услышать голос Мишель. И Пол тоже смотрел их несколько раз, но ничего не нашел, ничего из ряда вон выходящего, такого, что объяснило бы, почему он потерял дочь и внуков.

Долгое время я держала записи у себя, отчасти объясняя это тем, что раз уж Полу не удалось, то и я тоже ни до чего не докопаюсь. Но дело было не только в этом. Честно говоря, я боялась их смотреть. Может быть, не хотела видеть Роки в роли мужа и отца. Или меня страшило то, что я буду внимательно их просматривать, ища зацепки, как это делал Пол, и так ничего и не найду. А может быть, я переживала, что жизненный уклад этой семьи напомнит мне о том, что Роки, Мишель и их дети были такими же хрупкими, ранимыми, напуганными, злыми и требовательными, как и все мы. И что любой из нас, из членов нашей семьи, наших друзей и соседей может оказаться в той же ситуации, что и Мишель. Хотя я еще не встречала жертвы, которая не сказала бы мне что-то вроде: я не типичная жертва.

Но была еще одна причина. Причина, которую редко озвучивают журналисты вроде меня: я так много времени провела с выжившими членами семьи Монсон и Мозур, что ощущала утрату Мишель, Кристи, Кайла и, да, Роки так, что она уже меняла мой мир, затуманивала мое зрение. В моей жизни был период, когда я усилием воли заставляла себя не видеть в каждом мужчине предполагаемого абьюзера, а в каждой женщине – его возможную жертву. Так жить нельзя. Я знала это. И я знаю это. Так что перед тем, как смотреть эти видео, я целый год не обращалась к теме насилия. Я занималась спортом, читала, рисовала, ходила к психотерапевту и сознательно отгородилась от полицейских отчетов о насилии и убийствах.

И наконец, совсем недавно, по прошествии года я вернулась к этой работе. Стоял летний день, я была у друзей, а видео – на моем жестком диске; и я приступила к просмотру. Со всеми видео было что-то не так.