Без видимых повреждений

Сейчас Синклеру восемьдесят пять. У него копна седых кудрей, и разговаривает он так, как будто бы сошел со сцены в районе Хейт-Эшбери, а на дворе 1968. Он носит Crocs и напоминает мне обаятельно-неопрятного эксцентричного дядю кого-то из моих друзей. За эти годы я так и не разобралась, что у него за акцент. Канадский? Ирландский? Миннесотский? А может быть, шотландский.

История Синклера после окончания Брайанстона длинная, запутанная и увлекательная, и, возможно, когда-нибудь другой автор посвятит ей целую книгу. В этой истории фигурирует мини-отель на побережье Ирландии и вполне реальная темная дождливая ночь, когда Синклер поселил американского режиссера в спальне хозяина отеля, а потом режиссер взял его – оператора и активиста – с собой в Нью-Йорк, где во время протестов против войны во Вьетнаме он случайно ударил офицера ФБР, и ему пришлось бежать в Лондон, но затем Синклер вернулся в Америку и стал центральной фигурой профсоюзного движения, сначала среди угольщиков в Кентукки, а затем среди работников автопредприятий Мичигана. «Я попал в волну социальных беспорядков, и стоял на самом ее гребне», – говорит Синклер о своем приезде в Америку, о ранних годах активизма и гражданского неповиновения. Пока он наблюдал за возникновением Движения за гражданские права чернокожих (Black Power) в Детройте, за развитием феминизма в 1970-х, и путешествовал по стране, организуя американцев и учась у них, у Синклера назрел вопрос: Почему многие из знакомых ему мужчин бьют друг друга? Конечно, не все мужчины. Но те, с кем он работал, кого организовывал, с кем дружил – так часто! Трудящиеся мужчины из Нью-Йорка, Кентукки, Мичигана. И даже англичане. Тогда Синклер еще не задумывался о домашнем насилии. Его интересовали радикальные действия. Классовые политические права и права трудящихся. Он думал о том, что общего у детройтского движения Black Power с движением кентуккских шахтеров. Синклер был социальным активистом, и он пытался организовать их, объединить в одно движение, но постоянно сталкивался с патриархальным, мачистским отношением к тому, кого, почему и куда ему следует вести. После чикагских протестов 1968-го он направился в Детройт, чтобы организовать протест рабочих автоиндустрии. Его, по крайней мере, отчасти, интересовали расовые отношения, он хотел, чтобы больше белых мужчин работали со своими черными братьями. О гендерных отношениях Синклер даже не задумывался.

Он уже несколько лет проработал в Детройте, когда к нему пришла группа женщин, которые тоже хотели создать профсоюз. Некоторые из них были женами мужчин, деятельность которых Синклер организовывал раньше. Синклер был готов помочь любому просящему помощи. Если ты хочешь бороться с системными предрассудками и несправедливыми условиями труда, если ты – воин правосудия, Синклера не интересует твой пол и цвет кожи. Чем больше в профсоюзе членов, тем сильнее их натиск. Чем сильнее натиск, тем выше шансы на перемены. Но оказалось, что мужчины, с которыми работал Синклер, не были столь же эгалитарны в своих гендерных взглядах. Они были категорически против того, чтобы женщины вступали в профсоюз. На дворе 1975 год; движение за права женщин всё еще на этапе становления. Как только на встречи Синклера по созданию местных общественных организаций стало приходить больше женщин, некоторые мужчины, которым он уже помог сорганизоваться, начали жаловаться на женщин, говорить, что женщин нельзя организовать. Организации – для мужчин. «Я пять лет занимался организацией рабочих в общегородском масштабе, – рассказывает Синклер о своей деятельности в Детройте, – и всё разлетелось на куски, когда эти мужчины заявили, что девушек нельзя организовать». Это шокировало Синклера.

Вместе с мужчинами он провел серию встреч, и каждая только усиливала эмоциональное напряжение и патриархальные настроения, пока как-то раз, после третьей встречи, один из мужчин, который занимал ключевую роль в организации остальных, не пришел домой и не избил свою жену так сильно, что несколько женщин – «не женщины, кремень», как их охарактеризовал Синклер, – пришли к нему на следующий день и попросили все отменить. Эти мужчины были настроены серьезно. Многие мужья не хотели, чтобы их жены участвовали в профсоюзе. Это нужно остановить. В то время, по словам Синклера, он не рассматривал избиение жен как нечто достойное порицания с точки зрения морали, но был против потому, что это ломало сообщество.

«Я попал между молотом и наковальней, и за мной началась охота», – рассказывает Синклер. На шесть месяцев он ушел «в подполье», и практически не покидал дом, а если выходил, то обязательно в сопровождении охранников.

Через полгода они объявили перемирие. Мужчины пришли к нему и сказали, что снова хотят организоваться. Синклер ответил, что он только за, а затем спросил, готовы ли они привлечь к делу женщин. Это ошеломило мужчин. Разве этот вопрос не в прошлом? А Синклер сказал: «Ну что ж, я не буду работать с людьми, которые хотят разделить сообщество надвое по гендерному признаку».