Без виз и паспортов

— Я повар. Знаю, как варить борщ и кашу, а почему взрываются деревья — не знаю. Думаю, там мины.

— Сами знаем, что мины. Ты скажи, как нам их разминировать. У тебя в сумке нашли взрыватели. Ты что, ими кашу заправлял? Говори, минер, какие штуковины прячут десантники на деревьях!

Ивану Тюрину выпало тяжелое испытание. Допрашивали его изуверскими методами: били, жгли, рвали тело крючьями. Ничего не добившись, бандеровцы повесили партизана за руки между двумя деревьями, Тюрин молчал. В бессильной злобе националисты топором рубили ему пальцы. Тюрин потерял сознание. Тогда его решили расстрелять. Тюрина повели по крутому берегу Сана. Не раздумывая, партизан бросился в реку. Вслед ему грянули винтовочные выстрелы. Промах. Избитый до полусмерти, голодный, с искалеченной рукой, Тюрин нашел в себе силы выбраться на берег. Здесь его нашли наши разведчики вместе с польскими крестьянами и чуть живого привели в отряд.

«Боевой листок», подготовленный Михаилом Данильченко, рассказал пожарцам о мужестве партизана. Комсомольцы вызвались поймать мучителей Тюрина. Комсомольское собрание приняло решение — просить командира отряда провести операцию по поимке бандитов.

Специальная комсомольская группа выследила и захватила Григория Панасюка, командира бандеровской сотни, бандита, чьи руки были обагрены кровью невинных людей.

Здоровенный мужик с опухшим от водки лицом, заросший черной щетиной, стоял перед комиссаром.

— Фамилия?

Бандит молчал.

Похилько осмотрел его документы: паспорт, выданный оккупантами, удостоверение старосты, просьба «военным и гражданским властям предоставлять подателю сего помощь в борьбе с врагами рейха». «Хороша птица!» Внимание комиссара привлекла небольшая книжечка. Раскрыл ее. Удостоверение на медаль, специально утвержденную для предателей из «восточных народов». Хотелось тут же приказать расстрелять этого мерзавца. Стараясь сдержать гнев, Похилько снова начал:

— Фамилия?

В ответ упрямое молчание. Партизаны негодующе загудели. Напряжение нарастало.

— Позовите Тюрина, — сказал комиссар.

Из лазарета пришел забинтованный Тюрин.

— Это он, твой мучитель?

— Я его узнаю и через сто лет. Он изрубил мою руку, а потом приказал меня расстрелять. Что же ты, гад, молчишь? Не узнаешь?

К комиссару подошел Владислав Риняк. На голове у него лихо сидела потертая конфедератка[17], на плече висел советский автомат.

— Что с ним разговаривать! Лично я видел, как он убивал ни в чем неповинных людей, убивал только за то, что они поляки. Эта гадина изувечила нашего товарища!

— Помилуйте, господа партизаны! Я все расскажу! Помилуйте!

— Поздно.

Риняк выступил вперед.

— Поздно просить о прощении. Пришла пора расплатиться за свои злодеяния!

* * *

…После обмена мнениями и настоятельных просьб комиссара, я решил рискнуть и дать Венцелю Фолькмару боевое задание.

Венцелю завязали глаза и вывели из леса. Задание дали такое — заминировать и в обеденное время взорвать столовую, оборудованную фашистами в специальных вагонах на станции Санок, а потом возвратиться в условленное место. Время для выполнения приказа — двое суток. Предупредили, что за ним будут наблюдать партизанские разведчики.

Вольфа оставили как заложника.

Приняв меры предосторожности, отряд перешел на новое место. Остановились в смешанном лесу — кругом березы, осины, клены. Засверкали на солнце топоры, лопаты, пилы, запахло свежей землей, древесиной. К вечеру поставили палатки для лазарета и штаба. Место выбирали со знанием дела, охраняли зорко: подойти к лагерю незамеченным никто не мог — секреты, посты, дозоры просматривали и прослушивали лес, разведчики тщательно прочесывали заросли.

Прошло двое суток, а Фолькмар не возвратился из города Санок. Его товарищ Вольф отказался от пищи и перестал отвечать на вопросы.

— Что делать, комиссар? Дружок Вольфа наверняка обманул нас.

— О предательстве Венцеля Фолькмара рано еще говорить, Имас. Всех немцев нельзя под одну гребенку стричь. Дров наломать проще всего, а вот разобраться в сложном деле, сохранить жизнь человеку — куда сложнее.

— Вот она, матушка — русская доброта.

— Михаил, Гитлера мы обязательно разгромим, но кто будет строить новую, демократическую Германию? Кто миллионам немцев расскажет о нас правду, кто будет вместе с нами выкорчевывать нацизм?

Имас, при всей ненависти к гитлеровцам, не мог не согласиться с доводами Похилько. Комиссар продолжал:

— Дорогой мой, ему семнадцать лет, у него впереди жизнь. Надо помочь этому немцу прожить ее с пользой для своего народа. Он пришел к нам добровольно. Ясно? Вольфа я беру под свою защиту. Надо ждать Венцеля, ждать!

ТАИНСТВЕННЫЙ ПОЛИГОН