Вхожу в кабинет наркома. Ворошилов встречает меня стоя, в состоянии большого раздражения, беспокойства и тревоги в связи с теми мероприятиями, которые проводились в это время в армии: арестами ряда видных военачальников. Разговор этот был недолгим, но мне запомнился тем, что Ворошилов, возмущаясь тем, что происходит, обращался ко мне с вопросом:
– Как могло все это произойти? Что вы думаете обо всех арестованных военачальниках, какое мнение у вас, командиров? Ужели на самом деле в армии так много врагов народа?
Я ответил Ворошилову, что я не верю, чтобы ряд арестованных военачальников были предателями и врагами народа, и нам не понятно, что, собственно, происходит в связи с арестом ряда начальников, а особенно мне довольно близких.[7]
После этих разговоров Ворошилов спросил меня, знаю ли я Дальний Восток. Я ответил, что знаю, воевал на Дальнем Востоке, прошел его весь, до Владивостока включительно. Знаю ли я Монголию? Я ответил, что немного знаю Монголию, поскольку когда развертывались бои за освобождение Забайкалья от банд Семенова, наши войска 2-й Верхнеудинской дивизии выходили на границы с Монголией и Маньчжурией, и я представляю себе весь район, особенно восточную часть Монголии, ее бескрайние степи и характер местности. К тому же наша дивизия принимала участие в ликвидации банд Дидерихса.
Ворошилов, не расспрашивая меня дальше о моем знании Дальнего Востока и Монголии, поставил передо мной вопрос:
– Нам нужно в Монголию послать представителя в качестве советника при Монгольской народной армии, а в последующем имеется в виду ввести советские войска в Монголию. Этот советник будет командовать советскими войсками. Как вы смотрите на то, если мы вас назначим на эту должность и справитесь ли с ней?
Для меня, разумеется, этот вопрос был неожиданным, но я быстро понял обстановку и сложность, которая возникает в данный период с кадрами. Отказываться я не имею права. И я заявил смело:
– Справлюсь, товарищ народный комиссар, я согласен на это назначение.
Ворошилов был в высшей степени удовлетворен таким ответом, и у него вырвалась реплика:
– А говорят, что у нас нет кадров! Смотрите, какие у нас замечательные кадры! Очень хорошо, товарищ Конев, что вы сразу согласились поехать в Монголию и выполнить это ответственное поручение. Сегодня состоится заседание Политбюро, и я доложу на Политбюро о вашем согласии, вопрос о вашем отъезде будет решен окончательно.
Действительно, вечером было уже решение Политбюро о моем назначении. Одновременно мне было сообщено, что в Монголию вместе со мной едет делегация. В ее состав входят министр внутренних дел Фриновский, начальник Главного Политуправления Смирнов.
Вечером, после этого разговора, я был вызван в Кремль к товарищу Сталину с тем, чтобы получить его личные указания в связи с командировкой. Присутствовали члены делегации Фриновский и Смирнов, нарком обороны Ворошилов. Сталин объяснил обстановку, складывающуюся в Монголии.
Он заявил, что в связи с наступлением японцев в Маньчжурии, у них имеется план захватить Монгольскую Народную Республику, ликвидировать революционные завоевания монгольского народа.
С захватом Монгольской Народной Республики японцы создадут угрозу и для нас – могут перерезать нашу Кругобайкальскую железную дорогу в районе озера Байкал. Сталин заявил:
– Товарищ Конев, мы введем советские войска в Монголию. Задача этих войск: не допустить захвата Монголии японскими войсками; не допустить выхода японцев к границам Советского Союза в районе озера Байкал и тем самым перерезать нашу железную Дальневосточную дорогу. Повторяю, основная ваша задача заключается в том, чтобы с вводом советских войск принять все меры к тому, чтобы не допустить захвата Монголии японскими войсками и не дать им возможности перерезать железную дорогу у озера Байкал.
Я был глубоко взволнован этим большим и ответственным поручением. Отправившись вместе с товарищами в Улан-Батор, в течение всей дороги от Москвы до Иркутска изучал возможные пути решения проблем. Главным образом задумывался над тем, что в Монголии, в пустынной степной стране, с очень ограниченным числом населения действовать нашим войскам будет очень трудно».
Военные задачи, которые были поставлены, отец успешно выполнил. Жизнь в пустыне Гоби протекала в суровых условиях, но и очень далеко от внутриполитической борьбы в центре, схваток за власть, интриг, вне атмосферы подозрительности и непонимания.
Конечно, условия, в которых оказался командир 57-го Особого корпуса, были невероятно тяжелыми. Отец был там без семьи, и чтобы поддержать и наладить хоть как-то свое существование, всю домашнюю работу выполнял сам: стирал, мыл посуду, полы, да и питался кое-как. При этом он испытывал огромную ответственность перед людьми, которые оказались в тяжелейших условиях пустыни Гоби.
В этом же фрагменте воспоминаний он признается, что предпринимал все возможное, чтобы разместить войска в связи с надвигающейся зимой. В районах, где были сосредоточены люди, не было ни леса, ни даже воды.