Без жалости

«Вот оно! — подумала я. — Они с бабкой хотят вложить мне в руки раскаленный уголь, который мне придется носить при себе до конца дней». В самом деле, могу ли я выдать бабушку полиции? Да ни за что на свете! Сама мысль об этом казалась мне невероятной, абсурдной. С другой стороны, имею ли я право покрывать преступление? В состоянии ли я хранить правду в тайне от всех: от дочери, от Ноа, от людей, которых я люблю? Неужели мне предстоит продолжить семейную традицию и лгать своим близким на протяжении многих лет, как лгали мне бабушка и Райан?

— Мне необходимо прилечь, — сказала я. — Я вымоталась до предела, и у меня не осталось больше сил. Ничего не понимаю и ничего не воспринимаю.

— Хочешь, я дам тебе снотворное? — спросил Райан.

Я кивнула: мне хотелось забыться и ни о чем не думать. Брат вытряхнул мне на ладонь пилюлю, я запила ее холодным безвкусным чаем.

Бабушка одарила меня продолжительным взглядом и произнесла:

— К какому бы решению ты ни пришла, Бретт, хочу тебе сказать, что я тобой горжусь. Я воспитала тебя настоящим человеком, и мысль об этом будет согревать меня даже в тюрьме. Я люблю тебя и буду любить, что бы ни случилось.

Я подняла руку, призывая бабку к молчанию.

— Только не надо ничего больше говорить. И не надо взывать к моим чувствам. Я уже всякого наслушалась и сыта по горло семейными тайнами и надрывающими душу откровениями.

Райан хотел помочь мне подняться, но я его оттолкнула. «Все-таки Винсент был прав, — подумала я. — Райан не в силах отказаться от денег Эдварда». Когда я думала об этом, все добрые чувства, которые я питала к брату, мигом улетучивались. Какие бы умные и правильные слова Райан ни говорил, они были не в состоянии скрыть того очевидного факта, что он любит деньги ничуть не меньше, чем Винсент.

— Я иду спать.

— Доброй ночи, — сказал он.

Бабушка не сказала мне ни слова. Она лишь проводила меня взглядом, в котором промелькнуло испуганное, затравленное выражение.

Я поднялась к себе в комнату, залезла, поеживаясь, в ледяную постель и стала ждать, когда подействует снотворное. Ни горевать, ни плакать мне не хотелось. Требовалось одно: избавиться от душевной боли — хотя бы на время. Через четверть часа снотворное растворилось, проникло в кровь и в голове у меня затуманилось.

«Подожди немного, — говорила я себе, засыпая. — Бабушка старая, она скоро умрет. А до тех пор можно и помолчать, сохранить ее тайну. Не садиться же в самом деле старушке в тюрьму…»

Глава 10

Во сне я пыталась взобраться на огромного белоснежного жеребца. У него была такая гладкая, шелковистая шкура, что я всякий раз соскальзывала с его спины и падала в грязную лужу, которая издавала неприятный, резкий запах.

Я распахнула глаза, и видение исчезло. Но неприятный запах остался. Я с силой втянула в себя носом воздух. Пахло газолином.

Хотя вставать мне не хотелось, запах был слишком силен, и мне ничего не оставалось, как выбраться из-под одеяла и спустить ноги с постели, — необходимо было установить источник запаха.

«Что, черт возьми, происходит? — думала я, морщась от газолиновой вони. — Неужели Райан полил им сырые поленья, чтобы они лучше разгорелись?» Это происходило крайне редко, но я знала, что на кухне под раковиной всегда стоял бидончик на случай, если отсыреют дрова.

Впрочем, меня встревожил не только запах. Хотя ветер на дворе утих, в коридоре слышался какой-то странный звук, похожий не то на шепот, не то на вздохи крупного животного. Запах все усиливался — теперь к нему примешивался запах гари.

В свете луны я заметила, как сквозь дверную щель стали пробиваться серые клубы дыма.

«Боже мой — дым!»

Я выпрыгнула из постели, распахнула дверь и выскочила в коридор. Коридор был охвачен пламенем, ярким, как магниевая фотовспышка, а воздух напитан дымом и гарью. Огонь распространялся быстро, его острые желтые языки жадно лизали стены, потолок и стропила, поддерживающие крышу. Не прошло и секунды, как пламя набросилось на меня, словно дикий зверь. От дыма и нестерпимого жара у меня заслезились глаза, а волосы на голове стали потрескивать. Потом начал тлеть подол моей ночной рубашки, и я как безумная вбежала к себе в комнату и захлопнула за собой дверь.

Первым делом я устремилась к окну и стала что было силы дергать за оконную раму, пытаясь ее приподнять. Тщетно. Несмотря на все мои усилия, окно не желало открываться. В ужасе, не зная, как быть дальше, я схватила настольную лампу, вырвала из розетки вилку и, размахнувшись, запустила лампой в окно. Зазвенело разбитое стекло, и в окне образовалась порядочная дыра, сквозь которую я, как торпеда, вылетела наружу и рухнула в глубокий сугроб. Подол моей рубашки был объят пламенем, и снег подо мной зашипел, гася огонь и охлаждая мое разгоряченное, обоженное тело.