Безальтернативная история

— Ты ведь сам общество потребления ругал, дорогой… — мямлил ассистент.

— И что?! Это моё общество было, имел право и поругать! Это не значит, что его надо рушить! Я не большевик, чтобы «до основанья, а затем…» Я свободу люблю, Андрюша: хочу — потребляю, хочу — нет. Это был мой мир, мой!!

Фатумист, резко повернувшись, пошёл прочь от нашкодившего Юшечкина, который остался валяться на улице. Вокруг Виктора пробегали, задевая, аборигены, продолжающие выяснять, чьё племя ариистее. Пропос рушился на глазах. В уютном городке полыхали дома, на тротуарах стонали раненые, по финитуму покатывали волны диссонансов. Холодов с ужасом думал о том, что и в других пропосах, в которых он сегодня побывал, творится подобный хаос. Ведь без национализма не могут существовать ни патриоты, ни либералы. Не зря ведь их объединяют одним словом — правые. И он, фатумист, тёртый и опытный мемач, не смог догадаться до такой простой вещи! Теперь к прежней жизни не вернёшься.

Боясь, что от таких мыслей сойдёт с ума, Виктор рванул с места и побежал на своих кривых волосатых ногах по идущему вразнос пропосу.

Эпилог Домик у берега Стикса

Он не понял, как очутился в этом месте. Сначала Виктор ощутил мягкий тёплый ветерок, потом его лицо согрели ласковые солнечные лучи. Он почувствовал лёгкий аромат цветущего клевера. Вокруг было удивительно тихо, только где-то неподалёку попискивали цыплята. Пушистые жёлтые комочки высовывали клювики через ячейки сетки, огораживающей угол покосившейся сараюшки, и просили клевера. Стайка, вдруг вспомнил Виктор, такие сараюшки в его городе детства называли стайками. В маленьких городах они обычно громоздились вокруг панельных многоэтажек, и жители хранили в них разный скарб, а некоторые даже заводили домашнюю живность. Вот и сосед дядя Коля, рыбак и матерщинник, завёл себе цыплят, а проходящие мимо ребятишки забавлялись, прикармливая клевером будущих петушков и курочек.

За стайками — небольшой скверик с двумя песочницами, качелями и старыми вязами с ветвями, отполированными ребячьими животами. По ним очень удобно было лазать, по старым вязам, которые в его, Виктора, краях называли карагачами. А ещё в скверике есть беседка с лавочками, попорченными перочинными ножами: ребятня постарше тут играла в ножички, а старушки из соседней пятиэтажки гоняли их. По вечерам в беседке можно было застать целующуюся парочку. Виктор с мальчишками как-то приноровились пугать влюблённых: из старых простыней сделали себе костюмы привидений, и стоило парочке начать целоваться, юные хулиганы выскакивали из кустов и сгоняли страшным воем очередных Ромео и Джульетту. Но однажды попался кавалер не из робкого десятка; не испугавшись нечистой силы, он догнал одного из «привидений» и насовал ему полные штаны крапивы, начисто отбив охоту подражать Карлсону.

Восемь панельных пятиэтажек-«брежневок» — это его, Виктора, двор, где он провёл своё детство. Отличный по нынешним меркам двор: несколько сквериков, очень много зелени, а перед каждым домом — палисадник с сиренью, берёзками и железными штуковинами, на которых жители выхлопывали ковры. Посреди двора — хоккейная коробка, где в июне, за неимением льда, пацаны играли в мини-футбол, пытаясь забить мяч в маленькие хоккейные ворота. За двором — частный сектор и несколько красивых двухэтажек, которые в наше время называются таунхаусами. В те времена это было «элитное» жильё: четыре двухэтажные квартиры в доме, в каждой — собственная веранда и небольшой садик под окнами.

За таунхаусами — «неофициальный» пляж, на котором ребятам строжайше запрещалось купаться из-за ямок и водоворотов, но они всё равно купались — не тащиться же на городской в летнюю жару! У тайного пляжа было своё название — Шум; его так назвали из-за сильно шумящей воды на перекате, где водились большие и злющие раки. Вокруг Шума густо росли ивы, за которыми начинался небольшой лесок, а на том берегу была старица, где можно было вдоволь наесться камышовых безвкусных луковиц.

Может, Виктор умер? Убили его судороги идущего в разнос пропоса, и он попал в Загранье? Есть среди учёных-мемористов сторонники теории Загранья, скорее даже не теории, а научной легенды. Мол, если финитум — это предел всех мечтаний, конечная грань истории, то если перескочить эту грань, мы попадём в загадочное и странное, поэтично звучащее Загранье, лежащее за пределами времени. Там материя не существует, а пересуществует. Любой объект нашего мира обязательно ломается или умирает, если он живой, а там, за пределами финитума, ему даётся второй шанс. Умерший человек, побывший некоторое время в мемориуме, перерождается в Загранье и живёт второй раз, помня прежнюю свою жизнь. Мироздание даёт ему возможность прожить новую жизнь, исправив все ошибки прежней.