Толстякъ испуганно прижался къ сторонкѣ, медленно переступая ногами по краю ступенекъ.
— А вы бы поправить велѣли, пробормоталъ онъ, — не Богъ знаетъ, чего стоитъ.
Она уже сбѣжала внизъ и глядѣла на него оттуда невеселымъ взглядомъ.
— «Не Богъ знаетъ чего», повторила она, — а откуда его взять? Живемъ-то всѣ мы, знаете, на какой доходъ? Чудомъ какимъ-то мельница осталась у него одна, свободная отъ долговъ. Четыреста рублей платитъ. Все остальное заложено въ банкѣ и по второй закладной у Сусальцева. Землю обрабатываютъ крестьяне изполу, и дохода отъ хлѣба и другихъ статей едва хватаетъ на уплату процентовъ… Я зарабатываю переводами въ журналѣ Прогрессъ рублей тридцать въ мѣсяцъ. Ну и считайте, сколько-то всего выйдетъ. А вѣдь всѣхъ накормить, напоить и одѣть надо, и на лѣкарство ему что идетъ… да что на однѣ тряпки свои сестрица моя, Антонина Дмитріевна, изъ общаго дохода издержитъ, добавила она со внезапнымъ раздраженіемъ въ голосѣ.
— Мое дѣло сторона, барышня, молвилъ на это докторъ, успѣвшій тѣмъ временемъ благополучно спуститься бочкомъ съ ненадежной лѣстницы, — а только мнѣ извѣстно, что еще въ прошломъ году Борисъ Васильевичъ Троекуровъ предлагалъ вашему батюшкѣ…
Глаза у Настасьи Дмитріевны такъ и запылали; она перебила его.
— Ахъ, пожалуйста, не говорите объ этомъ!.. Милостыни мы отъ вашего большаго барина принимать не намѣрены… Онъ, дѣйствительно, присылалъ сюда прошлою зимой Григорія Павлыча со всякими великодушными предложеніями: уплатить Сусальцеву и перевести закладную на себя, причемъ хотѣлъ Юрьево взять въ аренду, изъ доходовъ его уплачивать проценты по всѣмъ долгамъ, а отцу моему обезпечить чистаго дохода двѣ тысячи четыреста рублей въ годъ.
— Такъ чего же вамъ лучше! воскликнулъ Ѳирсовъ.
— Онъ намъ подачку предлагалъ! съ сердцемъ возразила она:- я знаю. что можетъ дать Юрьево: земля выпахана, луговъ мало, скота содержать нечѣмъ, — за уплатой процентовъ онъ «аренду» выплачивалъ бы отцу изъ своего кармана… и тѣшился бы сознаніемъ, что онъ содержитъ насъ отъ щедротъ своихъ. А этому никогда не бывать!.. Господинъ благодѣтельствовать намъ вздумалъ, и въ то же время презираетъ насъ со всей высоты барства своего и денегъ…
— Съ чего это вы взяли?
Но она перебила опять:
— Не притворяйтесь незнайкой, сдѣлайте милость, меня вѣдь вы не проведете! Вы лучше меня знаете, какого мнѣнія во Всесвятскомъ о нашемъ «нигилистическомъ гнѣздѣ», какъ они тамъ говорятъ… Когда мы поселились здѣсь, онъ (она разумѣла отца,) непремѣнно требовалъ, чтобы мы туда ѣздили… Я не могу безъ отвращенія вспомнить теперь объ этихъ поѣздкахъ! Когда мы пріѣзжали, весь домъ превращался въ окаменѣлость какую-то. Сама краснѣла, конфузилась и, если тутъ находилась дочь ея, спѣшила подъ разными глупыми предлогами выслать ее изъ комнаты… чтобъ она однимъ воздухомъ не дышала съ такими зачумленными, какъ мы. «Генералъ» вашъ становился учтивъ до гадости, — тою грансеньорскою учтивостью учтивъ, которая въ намѣреніи своемъ равняется пощечинѣ и на которую пощечиной же такъ и подмываетъ тебя отвѣтить… Съ нимъ, съ несчастнымъ нашимъ, были очень любезны, — но во всѣхъ глазахъ такъ и читался трепетъ, какъ бы онъ не сдѣлалъ чего-нибудь неприличнаго… Ну и дождались! Не доглядѣла я разъ какъ-то, онъ и показалъ себя имъ во всей прелести… Съ тѣхъ поръ мы туда ни ногой, а они, разумеется, и тѣни не показали желанія продолжать съ нами знакомство… Такъ съ какого права, съ новымъ взрывомъ гнѣва заключила Настасья Дмитріевна, — осмѣливается господинъ Троекуровъ предлагать намъ милостыню!..
— Ну-съ, это ваше съ нимъ дѣло, какъ знаете! молвилъ на это Ѳирсовъ, нетерпѣливо дернувъ плечомъ (онъ съ видимымъ неодобреніемъ и неохотой слушалъ ея рѣчи), — а что касается вашего больнаго, то я скажу вамъ-съ, что онъ плохъ… и что вамъ слѣдовало бы какъ-нибудь… помягче что-ли… обращаться съ нимъ. Что-жь понапрасну-то раздражать человѣка въ такомъ положеніи!.. Да-съ, помягче, повторилъ онъ, внезапно нахмуриваясь, — и присмотромъ не оставляйте. Онъ вотъ все о смерти толкуетъ… и такое словечко у него вырвалось: «Самъ я, говоритъ, самъ»… При его мозговомъ состояніи идейка-то эта легко въ манію превратиться можетъ… а тутъ и до грѣха не далеко… Такъ вы ужь поосторожнѣе съ нимъ какъ-нибудь!…
— Ахъ, болѣзненно вырвалось у дѣвушки въ отвѣтъ, — знаю я все это, знаю!… Сердце переворачивается у меня отъ жалости въ нему… А съ тѣмъ вмѣстѣ такое зло иногда на него беретъ!… Я справиться съ собой не могу. Сейчасъ бы, кажется, отдала всю себя за него на растерзаніе, а иной разъ сама готова, рада колоть его и мучить… Онъ добръ, да, мягокъ какъ ребенокъ, но въ сущности глубокій эгоистъ. Онъ въ сущности всю жизнь прожилъ «бариномъ», то-есть ни о комъ не заботясь и ни о чемъ серьезно не думая.
— Такой ужъ вѣкъ ихъ былъ, барышня, ничего съ этимъ не подѣлаешь, замѣтилъ примирительно докторъ.
Но она, не слушая его, продолжала съ возрастающею горячностью: