Бездна

Лоулер обладал привилегией на получение увеличенных доз воды – по сравнению с остальными – для медицинских целей. Теперь его очень занимал вопрос о том, как в таком микроскопическом количестве жидкости разводить ежедневные «дринки» настоя «травки». Ее ведь можно принимать только в виде очень слабого раствора, в противном случае она становилась крайне опасна. Вальбен едва ли мог позволить себе сейчас подобную роскошь: использовать такое большое количество воды для собственного, в высшей степени эгоистического, удовольствия. Но что же делать? Смешивать с морской водой? Какое-то время так, безусловно, можно поступать; правда, если систематически и достаточно долго употреблять морскую воду, это обязательно скажется на почках. Конечно, есть надежда, что через несколько дней пойдет дождь, и тогда появится возможность промыть организм.

Но существовал еще один выход: совсем не принимать «травку».

Однажды утром Лоулер попытался провести подобный эксперимент. К полудню у него странно зачесалась голова, а после этого он почувствовал зуд уже по всему телу, словно у зараженного чесоточным клещом. К вечеру его била дрожь и прошиб пот.

Семь капель «травки» – и возбуждение Вальбена перешло в обычное состояние приятного онемения.

Но и его запасы наркотического вещества тоже начали истощаться. Это для Лоулера представляло еще большую проблему, чем нехватка воды. Ведь всегда есть надежда на дождь, а вот «травка», по всей видимости, в этих краях не росла.

Вальбен в свое время рассчитывал пополнить свой НЗ, когда они доберутся до Грейварда. Теперь же стало совершенно очевидно, что корабль никогда не причалит к его берегам. Наркотика оставалось еще на несколько недель. Может быть, и того меньше. Не успеет он оглянуться, и «травка» закончится. Что тогда делать? Что?

А между тем стоит попытаться смешать ее с морской водой.

Сандира продолжала рассказывать ему о своем детстве на Хамсилейне, о бурной юности, о переездах с острова на остров, о своих стремлениях, надеждах, планах и поражениях. Часами они сидели в пропахшей сыростью темноте, вытянув ноги перед собой в узком проходе между ящиками, а затем сплетались в объятиях, будто юные влюбленные, а корабль медленно плыл по неподвижным водам тропического моря. Она расспрашивала Лоулера о его жизни, и он постарался передать ей короткие истории о своем совсем не ярком детстве и о тихой, спокойной и лишенной всяких неожиданностей, но полной всевозможных ограничений последующей жизни на том единственном острове, который по праву считался родиной Вальбена.

А потом… Однажды, в середине дня, он спустился в трюм, чтобы покопаться в своих сундуках с запасами медикаментов. Неожиданно из темного угла грузового отсека до него донеслись стоны и вздохи страсти. Это был их излюбленный уголок, а голос, несомненно, принадлежал женщине. Нейяна находилась наверху, лазила по канатам; Лис – на камбузе; Тила отдыхала на палубе… Оставалась только Сандира. А где Кинверсон? Он нес дежурство в первой смене вместе с Браун и сейчас тоже должен быть свободен. «Там, за ящиками, может находиться только Гейб, – сделал вывод Лоулер, – а стонет и вскрикивает не кто иная, как Сандира, лежащая в его объятиях».

Итак, что бы ни связывало эту пару, – и Вальбен прекрасно знал это – ничего не ушло в прошлое, вовсе нет, оно продолжало соединять Кинверсона и Тейн, несмотря на все автобиографические исповеди последних дней, которыми Сандира обменивалась с Лоулером, и на их жаркие романтические объятия.

Восемь капель настоя помогли ему забыть об этом, пусть не навсегда, но забыть.

Вальбен измерил остаток «травки». Немного. Совсем немного…

Начали возникать проблемы с питанием. Прошло так много времени с тех пор, как им в последний раз удалось хоть что-то поймать. Сейчас даже налет рыб-ведьм показался бы радостной перспективой. Они поддерживали свои силы остатками запасов сушеной рыбы и порошками из высушенных водорослей, словно находились не в тропических водах, а где-либо в северных широтах в разгар арктической зимы. Порой, забросив большой лоскут ткани за борт и протащив его за судном, им удавалось наловить немного планктона, но есть его – все равно что жевать крупный песок, горький и неприятный на вкус.

Начались первые авитаминозы. У многих стали трескаться губы; поблекли, обесцветились волосы; кожа покрылась пятнами и сделалась сухой; лица осунулись.

– Это чистое безумие, – бормотал Даг Тарп. – Нам нужно повернуть обратно, пока мы все не погибли.

– Каким образом? – поинтересовался Фелк, осуждающе и растерянно посматривая на собеседника. – Откуда дует ветер? Учти, если он здесь вообще существует, то только с востока.

– Не имеет значения, – озлобленно отрезал радист. – Мы найдем способ. Нужно выбросить эту сволочь Делагарда за борт и повернуть судно! Что вы на это скажете, док?

– Ну, прежде всего, нам необходим хороший дождь и небольшой косяк рыбы.

– Вы что, уже больше не с нами? А я-то думал, вы горите желанием вернуться назад.