Бездна

– Если хочешь в этом убедиться, съезди дальше, на юг страны, там есть рынки, где продают десятки разрубленных туш акул-молотов. Или одни плавники. Иногда люди даже не поднимают акулу из воды, просто отрубают у живой рыбины плавники и хвост, а ее оставляют в море. В таком виде она не способна плавать и кормиться и издыхает от голода на донном песке, с разинутой пастью. Я бы убивал тех, кто так поступает.

Его глаза гневно сверкают. Но через минуту он возвращается к нашей теме:

– Поверь мне, бояться нечего. Самые любопытные из них могут подплыть ближе, повертеться вокруг тебя, но не нападут… А если и укусят, то чисто случайно… Акуле не по вкусу человеческое мясо. Вот почему они не едят людей.

– Ну да, они его только пробуют, я знаю. Но если они откусят мне руку или ногу, по-моему, этого уже будет достаточно.

– Конечно, – соглашается Марен. – Но уверяю тебя, такого не случится. Еще раз повторю: люди истребляют акул, а не акулы людей. Именно человек может уничтожить это чудо природы, которому даже не понадобилось эволюционировать.

– То есть?…

– Акула сразу родилась идеальной. В ней заложена память нашей планеты. – Он задумчиво помолчал и вдруг спросил: – А тебе известно, что акулу можно усыновить?

Я дернулся, будто меня током ударило.

– Акулу… усыновить?

Марен внимательно посмотрел на меня:

– Ладно, об этом позже. А сейчас пошли снаряжаться.

– Смотри, Сезар, вот самое главное. – Он взял в руки пластиковый регулятор. – Это называется легочник. Первая трубка прикрепляется к твоему жилету. А это инфлятор, он позволяет надуть жилет перед погружением. В случае чего он заменит тебе спасательный круг. Вторая трубка, с циферблатом, это манометр, он тебе покажет, сколько воздуха осталось в твоем баллоне. На двух остальных есть легочники. Вот этот, черный, берешь в рот и дышишь через него. Второй, желтый, называется октопус, это запасной регулятор – он послужит твоему напарнику, если у того вдруг кончится воздух.

– Но если у каждого из нас есть манометр, значит, можно всплыть, как только воздух кончится, верно?

– Всплывать нужно, когда стрелка подойдет к цифре 50. Пятьдесят бар – это предел. Но под водой всякое бывает. Например, если начнется утечка из баллона, ты можешь… – И тут он осекся. – Да нет, ничего такого не случится.

– Ты уже дважды сказал, что «ничего не случится». Как будто хочешь убедить в этом себя самого.

Он ответил, еще более серьезно:

– Нет, просто я должен обо всем тебя предупредить сейчас. Под водой мы общаемся только жестами. То есть все переговоры очень коротки. Октопус окрашен в такой яркий желтый цвет, чтобы его легко можно было увидеть под водой. В случае паники это помогает. Ныряльщики всегда погружаются парами. И ты должен внимательно следить за своим напарником. Американцы называют их buddy. Твоим напарником на первый раз буду я. Не беспокойся ни о чем. Сейчас я помогу тебе экипироваться. Пошли!

– А все остальные?

– Они пробудут под водой дольше тебя. Около часа. Пока мы с тобой будем одеваться, пройдет какое-то время, и все мы вернемся вместе.

– Около часа… с двенадцатью литрами воздуха?

Он споласкивает лицо под душем, установленным на корме катера, проводит рукой вокруг шеи, словно что-то ищет. Я замечаю длинный шрам на его левом боку. Он сложен, как настоящий атлет, и я чувствую себя толстяком, несмотря на свои шестьдесят восемь кило. Это ощущение усугубляет костюм из неопрена, тесно облегающий мое тело. Марен знаком велит мне идти за ним, и я шагаю, смешно шлепая ластами, – эдакий гусь лапчатый. Но гусь, обремененный свинцовым поясом, который поможет мне победить архимедову выталкивающую силу. Стекло моей маски уже запотело, на плечи давит жуткая тяжесть жилета и воздушного баллона. Марен ловко натягивает ласты, легко, будто играючи, надевает жилет, маску держит в руке.

– Возьми в рот загубник, – говорит он.

Я делаю вдох и слышу свое дыхание, – наверное, так же его слышат космонавты. Звук мощный, мерный, только немного учащенный.

– Спокойней! – Марен складывает большой и указательный пальцы кружочком. – Этот знак подтверждает, что все в порядке.

Сейчас он похож на Христа с мозаики на горе Атос[220], и в этом нет ничего странного: мое крещение вот-вот начнется, а у православных оно требует полного погружения в купель, а не трех капель на лоб. Погружения всего тела, целиком. Вода подозрительно спокойна, только легкие морщинки бегут по поверхности. Но в глубине я снова замечаю какие-то тени.

Марен подходит ко мне, берется за гофрированную трубку, идущую от жилета, нажимает кнопку, и я ощущаю то же, что в кабинете врача, измеряющего давление: меня начинает сжимать воздух.

– Я надуваю твой жилет, чтобы ты мог сразу всплыть после прыжка в воду. Это важно: сначала нужно поплавать наверху. И только потом ты стравишь воздух и увидишь, что начал погружаться. – Он прерывается, внимательно смотрит на меня и говорит: – Ну-ка, дай мне свою маску.

Я снимаю маску, Марен смачивает ее под душем и возвращает мне:

– Надевай, теперь она не запотеет.