Бездна

Мы держались на воде, у подножия рифа, как три буйка. Я мог лишь надеяться, что катер надежно закреплен.

– Ты готов? Тогда страви воздух из жилета, и потихоньку начнем спуск. Следи за давлением в ушах и регулируй его. Вы с Брахимом должны держаться от меня на расстоянии. Будете смотреть издали.

Он поднял трубку над головой, нажал на кнопку и исчез в волнах.

Тоническая неподвижность

Мы опускались на дно.

Медленно, в черном бульоне, пронизанном лучами наших фонарей. Дыхание мое наладилось само по себе, несомненно благодаря темноте, которую я мысленно пытался связать с покоем. Брахим сжимал мою руку, и я мало-помалу проникся к нему доверием. Мне не терпелось наконец-то узнать правду, увидеть то, что видела Пас, а для этого необходимо было удержаться от паники. Я слышал собственное дыхание, гораздо более уверенное, чем во время дневных погружений: долгий, сильный, почти судорожный вдох, словно я втягивал воздух через длинную соломинку откуда-то издалека, чередовался с выдохом, более легким, более естественным, порождавшим десятки пузырьков, которые с громким шипением, точно в открытой бутылке с минеральной водой, взлетали вверх и лопались там. Шумные звуки дыхания рождали в воображении образы то космонавта, который покидает свой модуль и шагает по лунной поверхности, то старика на больничной койке, которого связывает с жизнью только кислородная маска. Как и они, я полностью зависел от узкого шланга, подсоединенного к баллону с дыхательной смесью. Жизнь поступала ко мне тоненьким ручейком через эту полую трубку; обрезать ее значило отсечь меня от жизни.

Чем ниже мы спускались, тем чаще приходилось зажимать нос и выдыхать воздух, чтобы нормализовать давление, терзавшее барабанные перепонки. Подводный пейзаж и пугал, и восхищал. Луч фонаря Брахима скользил по коралловой стене, выхватывая из мрака гигантские колышущиеся папоротники и мадрепоровые плиты невероятной ширины, – казалось, они ждут только появления гостей, чтобы начать грандиозный пир великанов. Я шевелил ластами так осторожно, как будто мы находились в посудной лавке, боясь задеть и разрушить какое-нибудь из этих чудес природы. Щупальца анемонов изгибались, как руки индийских танцовщиц; приглядевшись, можно было различить среди них оцепеневших рыб. И вдруг все завертелось, замельтешило: в луче свете со дна взметнулось облако планктона, и полчища рыб ринулись в расщелины утесов, одетых в красные и сиреневые мхи, у добычи было явно мало шансов ускользнуть. Вот промелькнули три рыбы-зебры: хищницы со встопорщенными плавниками вышли на охоту. Но самое невероятное, что вся эта суета сопровождалась звуками – неумолчным стрекотанием, которого я не слышал во время дневных погружений. Брахим по-прежнему держал мою руку; я бы, наверное, умер, если бы он ее отпустил. Я не спускал глаз с широкого луча, пробивающего тьму. Впереди плыл Марен. Вот он исчез за скальным выступом, и я испуганно вздрогнул. Но тут же понял, что скала просто закругляется. Миг спустя Марен появился снова, но теперь он словно парил над плоской подводной террасой. Брахим потянул меня вниз, и я вдруг ощутил под ногами дно. Он знаком велел мне опуститься на колени, потом, зайдя сзади, обхватил за талию и придавил ногами ко дну мои ласты, не давая двинуться с места. Я замер в позе заложника. И попытался выровнять дыхание, чтобы не втягивать в легкие слишком много воздуха, который потащит вверх. А внезапное всплытие могло оказаться роковым.

Марен находился метрах в пяти от нас. Брахим направлял свою «фару» в его сторону, но не в лицо, чтобы не ослепить. Марен вращался в воде, словно что-то искал. Потом запустил руку в сумку, висевшую у него на плече, и вынул оттуда рыбу.

Вот тогда-то я и увидел ее. Ошибиться было невозможно, я сразу узнал этот стремительный силуэт совершенных очертаний, с мощным хвостом, взбивающим воду. Тело, похожее на торпеду, уравновешивали нагрудные плавники. Акула плыла бесшумно и выглядела такой же свирепой, как в прошлый раз, днем.

Она начала носиться вокруг Марена. Луч фонаря был неподвижен, и огромная рыбина то исчезала в темноте, то возникала из нее – еще более страшная оттого, что ее глаза отражали свет, точно зеркало. У меня сильнее забилось сердце.

Тут подоспела вторая акула, за ней третья, и все они начали сужать круги, едва не задевая Марена: их привлекала рыба, которую он держал в руке. Одна из акул вдруг покинула этот хоровод и выхватила у него добычу, щелкнув челюстями, как зубьями капкана. Я непроизвольно дернулся. Сердце бешено колотилось, а в голове была лишь одна мысль – всплыть. Брахим крепко стиснул меня, пытаясь удержать на месте, луч его «фары» задрожал, и Марен, вероятно, это заметил. Опасность была вполне реальной. Я вспомнил его наставления: акулы наверняка уже почуяли чужака. Брахим еще сильнее сдавил мои плечи, чтобы не дать подняться с колен. Я попытался успокоиться.

Заставил себя думать о Пас и о тебе, сынок. Я рисковал жизнью, но должен был довести игру до конца.