Бездна

Однако это свойство имеет один крошечный изъян, который удалось обнаружить людям: под воздействием ласкового поглаживания – чего природа не предусмотрела – эти ампулы имеют свойство погружать акулу во что-то вроде транса, или, если точнее, в состояние каталепсии. Чудовище становится совершенно беспомощным. Возможно, постоянное сенсорное напряжение слишком тяжело для акулы и побуждает ее иногда «расслабляться» – этого я не знаю. Люди еще очень плохо изучили акул, известно только, что самки более восприимчивы к такой ласке, чем самцы…

Все это рассказал мне Марен. На палубе, где мы лежали, отдыхая после погружения. Выходит, никакого majnun не было. Просто он знал это свойство, овладел этой техникой и умело применял ее. Разумеется, это было рискованное занятие, но оно основывалось на анатомии, на физических свойствах акул. И обряд «поцелуя с акулой», который проходили юноши с Фиджи, основан на том же принципе. Он видел это в детстве. Он много чего повидал, этот Марен.

Да, именно он рассказал мне все это.

Он лежал на циновке верхней палубы, раскинув руки, глядя на звезды. И возбужденно говорил. Порой его голос срывался от волнения или от глотка свежего воздуха, и этот неостановимый поток слов улетал в черное небо. Теперь он снова обращался ко мне на «вы». Он обращался к человеку, для которого – он это чувствовал – стал причиной безысходного горя.

– Не спрашивайте меня ни о чем. Я сам все скажу. А потом делайте что хотите – идите в полицию, в суд, добивайтесь справедливости… Я устал, я смертельно устал после той ночи. Я ведь ничего не знал о вас. Она никогда о вас не говорила. И я не знал, что у нее есть еще один сын…

– Еще один?

– Не прерывайте меня. Пожалуйста! Мне трудно говорить. Потом поступайте как угодно, но сейчас не прерывайте. Мы ныряли каждую ночь, ни одной не пропустили. Она обожала это. Говорила, что это ее очищает. От чего? Я не задавал вопросов, меня это не касалось. Она говорила, что только здесь, вдали от Европы, ей легко дышится…

Эти слова больно уязвили меня.

– Каждую ночь я готовил катер, костюмы, баллоны – вот как сегодня – и мы плыли под звездами. Днем она работала, с утра до вечера писала свои картины. А ночью мы уходили к тому рифу. И, пока на берегу спали, мы спускались под воду.

Он примолк, видимо осознав, как тяжело мне слышать все это. Потом продолжал:

– Она только и думала что об акулах. И уж конечно, не мне считать это ненормальным. Мы с ней разделяли эту радость – смотреть, как они плавают там, в море, такие прекрасные, такие совершенные. Больше всего ей нравилась акула-молот. Она даже усыновила одну такую. Самца. Его звали Нур.

– Я знаю.

– Хаммершельд засек его путь. Нур плавал в наших водах. Я сообщил ей об этом, много месяцев назад. Она долго не могла решиться. Писала мне, что это очень сложно. Но потом все же приехала. И поселилась в том домике. Сблизилась с Ким, со мной…

«Сблизилась? Как именно сблизилась?» – вскинулся мой внутренний голос. Но у меня не хватило мужества задать этот вопрос вслух, слишком уж это было бы мерзко.

– Однажды ночью мы погрузились, как всегда. Она меня об этом просила. Она предпочитала нырять по ночам. И я был там с акулами. И делал то же самое, как и в другие ночи. А потом я обернулся, чтобы подплыть к ней, и пошел на свет фонаря… Но рядом с ним никого не оказалось. Фонарь лежал на песке, а она исчезла. Я искал ее под водой, искал всюду, метался как безумный. Потом, через какое-то время, всплыл и стал искать ее там, наверху. Не нашел, скинул костюм и снова нырнул. В конце концов я ее отыскал, но было уже слишком поздно.

Он умолк и вдруг разрыдался. Мне пришлось подойти. Его сотрясала конвульсивная дрожь; горе нашло выход в слезах, и он плакал, прижимаясь ко мне, как ребенок. Долго еще он не мог успокоиться, потом заговорил снова. По его словам, это был просто несчастный случай, – видимо, она утонула, потеряв сознание, он не знает наверняка, все произошло, пока он находился среди акул, она ведь прекрасно ныряла, возможно, это был короткий обморок, или реакция на холод, или укол какого-то шипа; а может, вместо дыхательной смеси ей в легкие попала соленая вода. Она, вероятно, погибла почти мгновенно, он не может объяснить, как это могло случиться, в ее баллоне оставалось еще достаточно воздуха, и подача была в полной исправности, и он проверил ее жилет до погружения и после…

И он снова разрыдался. Его тело сотрясалось, напоминая сломанную марионетку. «Я никогда не причинил бы ей зла!»

Он поднял ее тело на борт, привез к берегу. На причале сидел и курил Брахим. Когда он увидел тело Долорес…

– Пас, – поправил я.

– … он стал умолять меня не обращаться в полицию, ведь тогда наш центр закроют и все мы потеряем работу. «Это просто несчастный случай, ты ни в чем не виноват», – твердил он.

– И вы оставили ее на пляже.

Марен кивнул.

– Ты?

– Нет.

– Брахим?

– Он сам все сделал. Я был не в состоянии. Это он. Но если вы пойдете в полицию, я все возьму на себя.