Бездна

Я был не в Испании, я был в Астурии. Открыв дверь какой-то sidreria, я вошел. Внутри было полно народу, посетители галдели на весь зал, возя ногами по деревянным опилкам. Ими был засыпан весь пол – видимо, чтобы поглощать запах яблочного спирта. Официант наливал сидр, воздев бутылку над головой горлышком вниз, так что мощная струя низвергалась в подставленный широкий стакан с полутораметровой высоты. Половина сидра проливалась на опилки, вторую, пенящуюся в стакане, клиент тут же заглатывал, и операцию повторяли для следующего клиента. Наливая в тот же стакан. Я спросил официанта, в чем смысл этого фокуса. Он объяснил, что здешний сидр не пенится и это единственный способ обогатить его кислородом. Эта сидровая тавромахия[42]была не лишена своеобразного изящества: я с большим интересом наблюдал, как бутылки переворачиваются в воздухе вверх дном, чтобы выпустить в кружку струю золотистого напитка. И еще я узнал, что такой стакан называется culin – донышко[43].

Я вышел из ресторана слегка охмелевшим. И очутился на маленькой оживленной площади в форме амфитеатра; на ее уступах кучковалась молодежь. Culin переходил из рук в руки. Девушки и парни смеялись, курили, целовались. Я прислонился к стене, сложенной из древних камней. Я был счастлив. Я думал о Фирме, об этом храме информации, куда потоками стекались новости, все более тревожные, если они приходили из Брюсселя и пророчили близкий конец света. И убеждал себя, что, может, Европа и впрямь на последнем издыхании, но все же у нее в запасе еще осталась жизнь со всеми ее сокровищами. Цивилизация.

Я был счастлив. Вернувшись в ресторан, я протиснулся сквозь жизнерадостную толпу девушек с темными, голубыми или зелеными глазами и громкоголосых парней с кольцами в ушах, схватил бутылку сидра, стакан и вышел со своей добычей обратно на площадь. Там я попытался наполнить стакан, но мне это плохо удалось – половина сидра вылилась на землю. Да и бог с ним! Мне все равно было хорошо. Я улыбнулся звездам, сиявшим на черном бархате астурийской ночи, и тут услышал свое имя. Я обернулся и увидел ее.

Она протягивала мне culin.

Она.

Пас.

Представляю, как ты, Эктор, слушаешь меня и говоришь: слишком уж все легко получилось, таких случайностей не бывает. Но при чем здесь случай? Я приехал сюда, в этот город, прекрасно зная, что она здесь. Та к ли уж невероятна была наша встреча?

– А я думала, ты шутил тогда, в отеле, – сказала она, пристально глядя мне в глаза.

Я осушил до дна ее culin. Она пришла сюда с друзьями. С девушками – красивыми, но не такими красивыми, как она сама. И с парнями, которые уставились на меня – одни с любопытством, другие враждебно.

– Ну, как твой репортаж, продвигается?

На самом деле я еще не описал как следует ее беспощадный взгляд, хотя он поразил меня уже при первой нашей встрече. Взгляд, в котором сверкали стальные отблески, словно под ее длинными шелковистыми ресницами скрывалась пара кинжалов.

У тебя точно такие же ресницы, мой Эктор, и я не могу смотреть на них без дрожи.

А еще я не описал ее пухлые сочные губы, ее скулы с крошечными родинками, такими отчетливыми на матовой коже, и круглый вздернутый носик, мягкие очертания которого противоречили острому подбородку. Зато я уже говорил о ее густой гриве, такой черной, что она отсвечивала синевой. Наука утверждает, что черное поглощает свет. А мне плевать, отвечает женщина. Впрочем, тем вечером никакой гривы и в помине не было, вся масса блестящих черных прядей была забрана в тугой пучок, какие носят танцовщицы. И только одна прядь выбилась на волю, лаская шею, наверное, такую же просоленную, как и волосы. Она только что вышла из воды. Всякий раз, как я ее видел, она выходила из воды. Это был знак судьбы.

В широком вырезе ее темно-синего платья виднелись бретельки купальника.

Я вытер с губ пену от сидра.

– Да, похоже, мой репортаж продвигается.

Она усмехнулась, явно не поддавшись на обман, и представила меня как «французского друга». Это мне понравилось: с такой рекомендацией я выглядел единственным в своем роде. Потом она сказала, что рада меня видеть, – не помню, чтобы за последние пять лет меня что-нибудь так обрадовало. Компания собиралась на какой-то концерт, и она спросила, не хочу ли я их сопровождать. Я ответил: «Con mucho gusto»[44], и это ее рассмешило.

Я нес ее пляжную сумку. В «Лютеции» от нее пахло хлоркой. Здесь она благоухала йодом.

В машине, которую на сумасшедшей скорости вел один из ее друзей, я все время ощущал жар ее ног, вплотную притиснутых к моим узким джинсам.