Бездна

– Я правду говорю. Мы были в гостях у друзей моих родителей. Ты знаешь, что они теперь живут в Аргентине?

– Нет, я ничего не знал.

Жюль всегда ко всему относился беззаботно. Его подружки вечно на это жаловались. Он поведал мне, что в настоящий момент встречается с нигерийской стюардессой, которую подцепил в самолете Люфт-ганзы, на рейсе Тегеран-Дубай. Потом заказал нам по третьему коктейлю. Я не стал спорить. Завтрашний день сулил ужас, и я нуждался в анестезии. Забыться, хотя бы на этот вечер. Я взял блинчик с креветками.

– Значит, ты теперь банкир.

Он сокрушенно кивнул:

– Увы, да.

– Специалист в области исламских финансов?

Он снова кивнул.

– А что это за штука – исламские финансы?

– Это смешанные шариатско-светские финансы.

– Звучит великолепно. А конкретнее?

– А конкретнее, я выпускаю исламские облигации – sukuk.

– Что это – sukuk?

– Это множественное число слова sek, от которого произошел французский «чек». Сугубо исламские облигации, так как в исламе, видишь ли, строго запрещается увеличивать свои капиталы, помещая их в банк под проценты. Деньги следует вкладывать только в реальные вещи – в драгоценные металлы, в производство машин, в строительство домов. И все это называется не «прибылью», а «учетной ставкой».

– Но ведь это одно и то же?

– Не совсем. Здесь ты можешь быть уверен, что сфера финансовой экономики отражает реальное положение дел в сфере производства. Кроме того, это еще и гигантский маркетинговый инструмент, поскольку исламские банки получают прибыль, оперируя исламскими займами точно так же, как обычные.

– И что же… тебе нравятся эти sukuk?

– Еще как. 700 миллиардов в 2008 году, 1100 миллиардов в 2011-м. Мы собираемся внедрять их во Франции: у них прекрасные перспективы.

Я улыбнулся.

– Смешно, правда?

– Что смешно?

– Я имею в виду нас. Вспомни, как двадцать лет назад мы скитались в лохмотьях по Индии. И едва не угодили в лапы к кришнаитам – из-за твоих глупостей.

– Да ладно, подумаешь, какие-то несчастные калеки, кто безрукий, кто безногий…

– И все равно из-за тебя мы чуть не влипли…

Жюль подозвал официанта. Плотина времени рухнула, нас захлестнул поток воспоминаний. Аромат мангового ласси[182] в Пондишери. Запах масла и увядших цветов, исходивший от статуй Ганеши в храме Шри Минакши Мадурая[183]. Моя болезнь и тень от лопастей вентилятора над постелью…

Мы помолчали, наш энтузиазм выдохся. Потом Жюль спросил, уже серьезно:

– А ты о пакте помнишь?

– Еще бы! – ответил я мечтательно.

Он продолжал:

– После Индии мы собирались поехать на Восток, пожить на крышах Каира, жениться на Шехерезадах, перенять от них арабский язык, курить кальян, как у меня на улице Эстрапад, презирать деньги и жить в благородной нищете, читая Альбера Коссери[184].

– Да, помню, – сказал я, глядя на море, которое волновалось все сильнее и сильнее. – И все-таки мы поступили совсем не так. Ты обожал его роман «Бездельники в плодородной долине», а кончил кем? – банкиром, специалистом в области исламских финансов…

– А ты хотел стать лучшим романистом нашего поколения, и кем же теперь работаешь? Журналистом… Мы предали наши идеалы, ты ведь так думаешь?

– Н-да, полагаю, что предали.

– Но, предав их, мы преуспели.

– Преуспели в чем?

– Наверное, в том, что выжили…

И он печально задумался. Я тоже. Я знал, кто незримо присутствовал в нашей беседе. Матье. Наш товарищ Матье, который изучал Делеза[185]и разбился насмерть, бросившись с крыши в университетском городке. Курение убивает. Философия – тоже.

– Но при всем том, – добавил Жюль, глотнув «диабло» (чертовски нелепое название), – душу свою мы сохранили…

Я с улыбкой взглянул на него:

– Это утверждение или вопрос?

Он не пожелал ответить. Не посмел признаться, что его мучают сомнения. И не хотел больше раздумывать об этом. Впрочем, и не смог бы: к нашему столику подошла целая компания молодежи.

Жюль познакомил нас. Это были служащие его банка и других. Али, Грациелла, Алистер и Наталья, Нилуфар, Кейли и Абдельрахим. Они приехали из Пакистана, Сингапура, Англии, России. Обычно таких зовут экспатами, но на самом деле здесь они обрели свою настоящую родину. Девушки чмокали меня или пожимали руку, заказывали алкогольные или фруктовые коктейли и болтали, каждую минуту отвлекаясь на разговоры по смартфону, после чего продолжали с того места, где прервали беседу, и при этом никто не испытывал никакого стеснения.

На моей соседке, чернокожей красавице, были сиреневые шаровары из полупрозрачной материи, легкой, как крылышки стрекозы. В дневное время она занималась реструктуризацией долгов, а сейчас сидела здесь и периодически взвизгивала, будто мои холодные пальцы касались ее аппетитного зада, едва прикрытого тканью-паутинкой. И после каждого взвизга ее тонкие пальцы принимались метаться по экрану смартфона, на котором маячили лица ее родителей, – она общалась с ними по скайпу, ничуть не стесняясь и щебеча на каком-то неведомом языке.

– Где они живут? – спросил я, когда она отключилась.