Бездна между нами

Неудивительно, что родители распростерли объятия и для Оушена.

Я им сказала только, что Оушен – мой школьный друг, которому в праздник не с кем жарить индейку. Но который, добавила я, очень, очень интересуется иранской кухней.

Родители пришли в восторг.

Они видят свою миссию в том, чтобы нести в массы информацию об истинном Иране. Для начала: все полезное в мире было изобретено или как минимум усовершенствовано иранцами. Если же оппонент, тщательно подбирая слова, приводит в пример некую вещь, изобретенную другим народом, родители отвечают: «Ну, без этой мелочи вполне можно и обойтись!»

В этом году День благодарения пришелся на самый разгар Рамадана – иными словами, получалось, что мы будем праздновать и одновременно разговляться. Подготовку к празднику мы начали заранее и гостей тоже пустили, пока еще было светло. А что? Пускай помогают!

Навид, по обыкновению, ныл целый день, даром что ему досталось простейшее задание – размять картошку на пюре. Оушену стоны моего брата казались преуморительными; я объяснила, что Навид вовсе не острит, что он всегда такой во время поста. Оушен только плечами пожал.

– Все равно у него очень смешно выходит.

Вы, наверно, не удивитесь, если я скажу: моим родителям Оушен ужасно понравился. Наверное, потому, что не спорил, когда они взялись объяснять: Шекспир, мол, на фарси произносится «шейхе пиир», что значит ни больше ни меньше – «убеленный сединами шейх». И является неоспоримым доказательством коварно замалчиваемого факта: Шекспир на самом деле был персом, да не простым, а ученым. Или, может, папа и мама прониклись к Оушену потому, что он благодарно и с явным удовольствием съедал все яства, которые перед ним ставили. А наготовлено было шесть перемен блюд, чтобы «школьный друг» сразу уже составил полное представление об иранской кухне. Оушен ел, а родители сидели и смотрели ему в рот. При каждом его «очень вкусно!» переводили взгляд на меня: вот, мол, Ширин, тебе очередное подтверждение: иранцы только самое лучшее делают, в том числе самые изысканные, самые здоровые кушанья.

После трапезы папа потащил Оушена к компьютеру и давай терзать своими любимыми роликами. На сей раз ролики были про европейское оборудование для ванных комнат, потому что папа находился в острой фазе бзика на смесителях. Оушен терпел. У него ни один мускул на лице не дрогнул.

А потом, пока заваривался чай, родителям вздумалось учить Оушена фарси. Точнее, они не то чтобы учили – они просто говорили на фарси. Почему-то в обоих, особенно в маме, была сильна уверенность, будто фарси можно влить человеку в мозг.

Выглядело это так: мама произнесла реально сложную фразу и кивнула на Оушена – по ее мнению, чрезвычайно способного к фарси, жаждущего овладеть фарси, – потому что это ведь лучший в мире язык. Правда, кивнув, мама на всякий случай повторила свои слова, а затем спросила с интригующей улыбкой:

– Ну, что я сейчас сказала?

Оушен заморгал.

Я закатила глаза.

– Языкам так не учат, мама! Принципы осмоса тут не действуют.

Мама отмахнулась.

– Оушен все понял. Не так ли, Оушен? Видишь, дорогой, – это уже относилось к папе, – наш гость все понимает.

Папа кивнул, словно и не ожидал других результатов.

– Да не понимает он! – заспорила я. – Перестаньте чудить.

– Мы не чудим, – обиделся папа. – Оушену очень нравится фарси. Оушен мечтает выучить фарси. Так ведь, Оушен?

– Конечно, – подтвердил Оушен.

Родители просияли.

У папы глаз загорелся.

– В связи с лестным для нас желанием нашего гостя мне пришло на ум стихотворение, которое я прочел буквально на днях…

Папа выскочил из-за стола, метнулся за очками и за томиком стихов.

Я застонала и шепнула маме:

– Нам грозит поэтический вечер! Уйми папу, пожалуйста!

Мама жестом велела мне молчать, да еще для убедительности добавила:

– Харф назан. – Тише.

Затем она спросила, не желает ли Оушен еще чаю. Оушен сказал: «Нет, спасибо» – и ему тотчас налили целую пиалу. Папа долго читал вслух и толковал персидских классиков: Руми, Хафиза, Саади – словом, наше все. Густые, многослойные по смыслу тексты. Я почти не сомневалась, что после такого Оушену со мной никогда говорить не захочется. Сама я обожаю этот домашний ритуал – чтение стихов на кухне, когда, потрясенные поэтической мощью, ни папа, ни мама, ни я не стесняемся слез. Проблема в другом – в переводе с древнеперсидского на английский. Перевод шел туго. Родители сначала переводили на современный фарси (каждая строчка занимала уйму времени), потом просили меня помочь с переводом на английский – для того чтобы через двадцать минут всплеснуть руками и заявить: «Все не так. По-английски смысл теряется. Не говоря уже о подтексте. А ритм! Он полностью разрушился! Наш гость не сможет оценить персидской поэзии, пока не выучит фарси!»

Оушен только улыбался.